Над окошком месяц. Под окошком ветер.

      Облетевший тополь серебрист и светел.

      Дальний плач тальянки, голос одинокий —

      И такой родимый, и такой далекий.

      Плачет и смеется песня лиховая.

      Где ты, моя липа? Липа вековая?

      Я и сам когда-то в праздник спозаранку

      Выходил к любимой, развернув тальянку.

      А теперь я милой ничего не значу.

      Под чужую песню и смеюсь и плачу.

      Каждый труд благослови, удача!

      Рыбаку – чтоб с рыбой невода,

      Пахарю – чтоб плуг его и кляча

      Доставали хлеба на года.

      Воду пьют из кружек и стаканов,

      Из кувшинок также можно пить,

      Там, где омут розовых туманов

      Не устанет берег золотить.

      Хорошо лежать в траве зеленой

      И, впиваясь в призрачную гладь,

      Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,

      На себе, уставшем, вспоминать.

      Коростели свищут… коростели.

      Потому так и светлы всегда

      Те, что в жизни сердцем опростели

      Под веселой ношею труда.

      Только я забыл, что я крестьянин,

      И теперь рассказываю сам,

      Соглядатай праздный, я ль не странен

      Дорогим мне пашням и лесам.

      Словно жаль кому-то и кого-то,

      Словно кто-то к родине отвык,

      И с того, поднявшись над болотом,

      В душу плачут чибис и кулик.

      Видно, так заведено навеки —

      К тридцати годам перебесясь,

      Все сильней, прожженные калеки,

      С жизнью мы удерживаем связь.

      Милая, мне скоро стукнет тридцать,

      И земля милей мне с каждым днем.

      Оттого и сердцу стало сниться,

      Что горю я розовым огнем.

      Коль гореть, так уж гореть сгорая,

      И недаром в липовую цветь

      Вынул я кольцо у попугая —

      Знак того, что вместе нам сгореть.

      То кольцо надела мне цыганка.

      Сняв с руки, я дал его тебе,

      И теперь, когда грустит шарманка,

      Не могу не думать, не робеть.

      В голове болотный бродит омут,

      И на сердце изморозь и мгла:

      Может быть, кому-нибудь другому

      Ты его со смехом отдала?

      Может быть, целуясь до рассвета,

      Он тебя расспрашивает сам,

      Как смешного глупого поэта

      Привела ты к чувственным стихам.

      Ну и что ж! Пройдет и эта рана.

      Только горько видеть жизни край.

      В первый раз такого хулигана

      Обманул проклятый попугай.

      Листья падают, листья падают.

      Стонет ветер,

      Протяжен и глух.

      Кто же сердце порадует?

      Кто