L’if[10], безжизненное древо! Твое великое «быть может», Рабле:

      Le grand Peut-être, «Грандиозная патата»[11]. I. P. H., мирской

      Институт (Institute: I) Подготовки (Preparation: Р)

      К Потустороннему (Hereafter: Н), или «ЕСЛИ», как мы

      Называли его – великое если! – пригласил меня на семестр

      Читать о смерти («преподавать Червя»,

      Как мне писал президент Мак-Абер[12]).

      Ты и я,

      И она, совсем еще крошка, переехали из Нью-Уая

      В Юшейд (Тень Тиса), в другом, выше расположенном, штате.

      510 Я люблю высокие горы. От железных ворот

      Ветхого дома, который мы там сняли,

      Был виден снежный очерк, столь далекий и столь прекрасный,

      Что оставалось лишь вздохнуть, как будто

      Это могло помочь к ним приобщиться.

      Это могло помочь к ним приобщиться. IPH

      Был и ларвориум и фиалка:

      Могила раннею весной Разума. И все же

      Он упустил самую суть; он упустил

      То, что всего важней любителю былого;

      Ибо мы умираем с каждым днем; забвение процветает

      520 Не на сухих бедряных костях, а на налитых кровью жизнях,

      И наши лучшие «вчера» – сегодня только куча сора,

      Измятых имен, телефонных номеров и пожелтевших папок.

      Готов я стать цветочком

      Или жирной мухой, но никогда не позабыть.

      И я отвергну вечность, если только

      Печаль и нежность

      Смертной жизни, страсть и боль,

      Винного цвета хвостовой огонь уменьшающегося самолета

      Близ Веспера; твой огорченный жест,

      530 Когда ушли все папиросы, то, как

      Ты улыбаешься собакам; след серебристой слизи,

      Оставленный улиткой на каменной плите; и эти добрые чернила, эта рифма,

      Эта картотечная карточка, это тонкое резиновое кольцо,

      Свивающееся в восьмерку, если уронишь —

      Не предстоят новоумершим в небесах,

      Хранимые годами в их твердынях.

      Хранимые годами в их твердынях. Вместо