Она вернулась в слезах, после новых поражений,

      С новыми горестями. В те дни, когда все улицы

      Колледж-Тауна вели на футбольный матч, она сидела

      340 На ступеньках библиотеки, читала или вязала;

      По большей части одна или с милой,

      Хрупкой подругой, ныне монахиней; и, раз или два,

      С корейским студентом, который слушал мой курс.

      У нее были странные страхи, странные фантазии, странная сила

      Характера, – так, однажды она провела три ночи,

      Исследуя какие-то звуки и огоньки

      В старом амбаре. Она оборачивала слова: кот, ток,

      Ропот, топор. А «колесо» было «оселок».

      Она звала тебя «кузнечик-поучитель».

      350 Она улыбалась очень редко, и только

      В знак боли. Она с ожесточением

      Критиковала наши планы и, без выражения

      В глазах, сидела на несделанной постели,

      Расставив опухшие ноги, чесала голову

      Псориазными пальцами и стонала,

      Монотонно бормоча жуткие слова.

      Она была моей душенькой – трудной, угрюмой,

      Но все же моей душенькой. Ты помнишь те

      Почти безмятежные вечера, когда мы играли

      360 В маджонг или она примеряла твои меха, делавшие

      Ее почти привлекательной, и зеркала улыбались,

      Свет был милосерден, тени мягки.

      Иногда я помогал ей с латынью,

      Или же она читала в своей спальне, рядом

      С моим флюоресцентным логовом, а ты была

      В своем кабинете, вдвое дальше от меня,

      И время от времени я слышал оба голоса:

      «Мама, что такое grimpen[5]?» «Что такое что?» «Grim Pen»[6]

      Пауза, и твое осторожное объяснение. Потом опять

      370 «Мама, что такое chtonic[7]?» ты объясняла и это,

      Добавляя: «Хочешь мандарин?»

      «Нет. Да. А что значит sempiternal[8]?»

      Ты колеблешься. И я с энтузиазмом рычу

      Ответ из-за стола, сквозь закрытую дверь.

      Неважно, что́ она тогда читала

      (какие-то фальшивые новейшие стихи, названные

      В курсе английской литературы документом

      «Ангаже и захватывающим», – до того, что это значило,

      Никому не было дела); важно то, что эти три

      380 Комнаты, тогда связанные тобой, ею и мной,

      Теперь представляют триптих или трехактную пьесу,

      Где изображенные события остаются навеки.

      Мне кажется, она всегда питала слабую безумную надежду.

      Я тогда только что закончил свою книгу о По́пе.

      Джейн Дин, моя машинистка, предложила ей однажды

      Познакомиться с ее двоюродным братом,

      Питом Дином. Жених Джейн

      Должен был отвезти их всех на своем новом автомобиле

      Миль за двадцать в гавайский бар.

      Они подобрали