Как были те выходы в тишь хороши!

      Безбрежная степь, как марина,

      Вздыхает ковыль, шуршат мураши,

      И плавает плач комариный,

      Стога с облаками построились в цепь

      И гаснут, вулкан на вулкане.

      Примолкла и взмокла безбрежная степь,

      Колеблет, относит, толкает.

      Туман отовсюду нас морем обстиг,

      В волчцах волочась за чулками,

      И чудно нам степью, как взморьем, брести —

      Колеблет, относит, толкает.

      Не стог ли в тумане? Кто поймет?

      Не наш ли омет? Доходим. – Он.

      – Нашли! Он самый и есть. – Омет,

      Туман и степь с четырех сторон.

      И Млечный Путь стороной ведет

      На Керчь, как шлях, скотом пропылен.

      Зайти за хаты, и дух займет:

      Открыт, открыт с четырех сторон.

      Туман снотворен, ковыль как мед.

      Ковыль всем Млечным Путем рассорён.

      Туман разойдется, и ночь обоймет

      Омет и степь с четырех сторон.

      Тенистая полночь стоит у пути,

      На шлях навалилась звездами,

      И через дорогу за тын перейти

      Нельзя, не топча мирозданья.

      Когда еще звезды так низко росли

      И полночь в бурьян окунало,

      Пылал и пугался намокший муслин,

      Льнул, жался и жаждал финала?

      Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит.

      Когда, когда не: – В Начале

      Плыл Плач Комариный, Ползли Мураши,

      Волчцы по Чулкам Торчали?

      Закрой их, любимая! Запорошит!

      Вся степь как до грехопаденья:

      Вся – миром объята, вся – как парашют,

      Вся – дыбящееся виденье!

      Накрапывало, – но не гнулись

      И травы в грозовом мешке.

      Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,

      Железо в тихом порошке.

      Селенье не ждало целенья,

      Был мак, как обморок, глубок,

      И рожь горела в воспаленьи.

      И в лихорадке бредил Бог.

      В осиротелой и бессонной,

      Сырой, всемирной широте

      С постов спасались бегством стоны,

      Но вихрь, зарывшись, коротел.

      За ними в бегстве слепли следом

      Косые капли. У плетня

      Меж мокрых веток с ветром бледным

      Шел спор. Я замер. Про меня!

      Я чувствовал, он будет вечен,

      Ужасный, говорящий сад.

      Еще я с улицы за речью

      Кустов и ставней – не замечен;

      Заметят – некуда назад:

      Навек, навек заговорят.

      Всё утро голубь ворковал

      У вас в окне.

      На желобах,

      Как рукава сырых рубах,

      Мертвели ветки.

      Накрапывало. Налегке

      Шли пыльным рынком тучи,

      Тоску на рыночном лотке,

      Боюсь, мою

      Баюча.

      Я