Когда случилось петь Дезде́моне, —

      А жить так мало оставалось, —

      Не по любви, своей звезде, она —

      По иве, иве разрыдалась.

      Когда случилось петь Дезде́моне

      И голос завела, крепясь,

      Про черный день чернейший демон ей

      Псалом плакучих русл припас.

      Когда случилось петь Офелии, —

      А жить так мало оставалось, —

      Всю сушь души взмело и свеяло,

      Как в бурю стебли с сеновала.

      Когда случилось петь Офелии, —

      А горечь слез осточертела, —

      С какими канула трофеями?

      С охапкой верб и чистотела.

      Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу,

      Входили, с сердца замираньем,

      В бассейн вселенной, стан свой любящий

      Обдать и оглушить мирами.

      Это – круто налившийся свист,

      Это – щелканье сдавленных льдинок,

      Это – ночь, леденящая лист,

      Это – двух соловьев поединок.

      Это – сладкий заглохший горох,

      Это – слезы вселенной в лопатках,

      Это – с пультов и флейт – Фигаро́

      Низвергается градом на грядку.

      Всё, что ночи так важно сыскать

      На глубоких купаленных доньях,

      И звезду донести до садка

      На трепещущих мокрых ладонях.

      Площе досок в воде – духота.

      Небосвод завалился ольхою.

      Этим звездам к лицу б хохотать,

      Ан вселенная – место глухое.

      Спелой грушею в бурю слететь

      Об одном безраздельном листе.

      Как он предан – расстался с суком!

      Сумасброд – задохнется в сухом!

      Спелой грушею, ветра косей.

      Как он предан – «Меня не затреплет!»

      Оглянись: отгремела в красе,

      Отпылала, осыпалась – в пепле.

      Нашу родину буря сожгла.

      Узнаешь ли гнездо свое, птенчик?

      О мой лист, ты пугливей щегла!

      Что ты бьешься, о шелк мой застенчивый?

      О, не бойся, приросшая песнь!

      И куда порываться еще нам?

      Ах, наречье смертельное «здесь» —

      Невдомек содроганью сращенному.

      Разметав отвороты рубашки,

      Волосато, как торс у Бетховена,

      Накрывает ладонью, как шашки,

      Сон, и совесть, и ночь, и любовь оно.

      И какую-то черную доведь [3],

      И – с тоскою какою-то бешеной —

      К преставлению света готовит,

      Конноборцем над пешками пешими.

      А в саду, где из погреба, со льду,

      Звезды благоуханно разахались,

      Соловьем над лозою Изольды

      Захлебнулась Тристанова захолодь.

      И сады, и пруды, и ограды,

      И кипящее белыми воплями

      Мирозданье – лишь страсти разряды,

      Человеческим