Засим, имелся сеновал

      И пахнул винной пробкой

      С тех дней, что август миновал

      И не пололи тропки.

      В траве, на кислице, меж бус

      Брильянты, хмурясь, висли,

      По захладелости на вкус

      Напоминая рислинг.

      Сентябрь составлял статью

      В извозчичьем хозяйстве,

      Летал, носил и по чутью

      Предупреждал ненастье.

      То, застя двор, водой с винцом

      Желтил песок и лужи,

      То с неба спринцевал свинцом

      Оконниц полукружья.

      То золотил их, залетев

      С куста за хлев, к крестьянам,

      То к нашему стеклу, с дерев

      Пожаром листьев прянув.

      Есть марки счастья. Есть слова

      Vin gai, vin triste [5], – но верь мне,

      Что кислица – травой трава,

      А рислинг – пыльный термин.

      Имелась ночь. Имелось губ

      Дрожание. На веках висли

      Брильянты, хмурясь. Дождь в мозгу

      Шумел, не отдаваясь мыслью.

      Казалось, не люблю, – молюсь

      И не целую, – мимо

      Не век, не час плывет моллюск,

      Свеченьем счастья тмимый.

      Как музыка: века в слезах,

      А песнь не смеет плакать,

      Тряслась, не прорываясь в ах! —

      Коралловая мякоть.

      Нет, не я вам печаль причинил.

      Я не стоил забвения родины.

      Это солнце горело на каплях чернил,

      Как в кистях запыленной смородины.

      И в крови моих мыслей и писем

      Завелась кошениль.

      Этот пурпур червца от меня независим.

      Нет, не я вам печаль причинил.

      Это вечер из пыли лепился и, пышучи,

      Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой.

      Это тени вам щупали пульс. Это, вышедши

      За плетень, вы полям подставляли лицо

      И пылали, плывя по олифе калиток,

      Полумраком, золою и маком залитых.

      Это – круглое лето, горев в ярлыках