Как, полон неведомой муки,

      Он начал богов о пощаде молить,

      Он поднял бессильные руки…

      Мольба его так непритворна была,

      Что сжалился бог лучезарный…

      Но поздно! Летит роковая стрела,

      Стрелы не воротишь коварной,

      И тихая смерть, словно сон среди дня,

      Закрыла прелестные очи…

      Их семеро было вчера у меня…

      О, длиться б всегда этой ночи!

      Как жадно, Латона, ждала ты зари,

      Чтоб тяжкие видеть утраты…

      А все же и ныне, богиня, смотри:

      Меня победить не могла ты!

      А все же к презренным твоим алтарям

      Не придут венчанные жены,

      Не будет куриться на них фимиам

      Во славу богини Латоны!

      Вы, боги, всесильны над нашей судьбой,

      Бороться не можем мы с вами:

      Вы нас побиваете камнем, стрелой,

      Болезнями или громами…

      Но если в беде, в униженье тупом

      Мы силу души сохранили,

      Но если мы, павши, проклятья вам шлем, —

      Ужель вы тогда победили?

      Гордись же, Латона, победою дня,

      Пируй в ликованьях напрасных!

      Но семь дочерей еще есть у меня,

      Семь дев молодых и прекрасных…

      Для них буду жить я! Их нежно любя,

      Любуясь их лаской приветной,

      Я, смертная, всё же счастливей тебя,

      Богини едва не бездетной!»

      Еще отзвучать не успели слова,

      Как слышит, дрожа, Ниобея,

      Что в воздухе знойном звенит тетива,

      Все ближе звенит и сильнее…

      И падают вдруг ее шесть дочерей

      Без жизни одна за другою…

      Так падают летом колосья полей,

      Сраженные жадной косою.

      Седьмая еще оставалась одна,

      И с криком: «О боги, спасите!» —

      На грудь Ниобеи припала она,

      Моля свою мать о защите.

      Смутилась царица. Страданье, испуг

      Душой овладели сильнее,

      И гордое сердце растаяло вдруг

      В стесненной груди Ниобеи.

      «Латона, богиня, прости мне вину, —

      Лепечет жена Амфиона,

      Одну хоть оставь мне, одну лишь, одну…

      О, сжалься! о, сжалься, Латона!»

      И крепко прижала к груди она дочь,

      Полна безотчетной надежды,

      Но нет ей пощады, – и вечная ночь

      Сомкнула уж юные вежды.

      Стоит Ниобея безмолвна, бледна,

      Текут ее слезы ручьями…

      И чудо! Глядят: каменеет она

      С поднятыми к небу руками.

      Тяжелая глыба влилась в ее грудь,

      Не видит она и не слышит,

      И воздух не смеет в лицо ей дохнуть,

      И ветер волос не колышет.

      Затихли отчаянье, гордость и стыд,

      Бессильно замолкли угрозы…

      В красе упоительной мрамор стоит

      И точит обильные слезы.

      Тверь, 1867

      Странствующая мысль