И сегодня стреляют. Владимир Рыбин
Читать онлайн книгу.
ликуя сердцем, сам удивляясь: такое кругом, а тут какой-то один-единственный самолет, скувырнутый с неба. Что за убыток ворогу, когда гибнет целый город? А все ж таки не задаром, все ж таки даем сдачи…
А в Нахаловке было тихо. Ничего тут не горело, не подсвечивало. Невдалеке горели нефтехранилища, но от них было больше черного дыма, чем огня. Зато город полыхал весь, языки пламени то дыбились окровавленными чудищами, то опадали, чтобы в другом месте вскинуться вновь, еще выше. Что за судьба такая была у Нахаловки, что ни один самолет не залетел сюда, не высыпал зажигальные? А гореть тут было чему. Никто и никогда не думал тут о пожаробезопасности, и сам по себе горел поселок чуть ли не ежегодно. А в такую страду пронесло. Даже стекла в домах были целы, поблескивали в отсветах великого пожарища, будто хитро подмаргивали гибнущему городу. И люди, которые были дома, все стояли возле своих калиток, иные с приготовленными узлами, не зная, что делать: то ли прятаться, то ли бежать куда.
Свою Татьяну Матвеич узнал издали, хоть и темнело уже. И она углядела своих, побежала навстречу, подвывая от радости. Затормошила, задергала Степку, защупала, будто хотела в один миг оглядеть всего.
– Да цел, целый, – успокаивал ее Матвеич. – Чо ни было, ничо не берет. Одно слово, постреленок.
А Степка сразу растекся под бабкины причитания. То ершился всю дорогу, а тут разомлел и притих. Или такая уж порода – мальцы: как с ними, так и они? Не умылся как следует, не поел, не попил толком. Только отвернулась бабка, как он опустился на половичок, свернулся, будто щенок у порога, и отключился. И раздевала, и умывала его бабка спящего – не проснулся.
А и Матвеич тоже чувствовал, что нет сил даже ложку до рта донести. Но держался, прихлебывая чай из своей любимой кружки, рассказывал жене о непростой своей дороге, о немцах в степи, о хохлушке, о катании за Волгу, о том, как через огонь да полымя добирались они со Степкой от Волги до Мамаева бугра.
Под окнами визгливо затявкала соседкина собачонка, прозванная Геббельсом за бестолковость и скандальный нрав. Татьяна закрыла окно, задернула занавески светомаскировки и зажгла на столе неизвестную Матвеичу, новую в доме лампу-коптилку. Простенькая – склянка, трубка с дырочками, фитиль в трубке, – а горела ярко, как настоящая.
– Отколь взялася? – спросил он.
– А с «Октября». Наладили производство. Вон какая там теперь индустрия.
– Дела-а, – протянул Матвеич. И добавил неожиданное: – Надо тебе, Татьяна, собираться.
Она обмякла вся, стул жалобно ойкнул под ее грузным телом.
– Куда?
– Уезжать надобно.
– Без тебя?
– Без меня. Со Степкой.
– А ты тута?
– А я тута. Война, чай.
– Ты совсем от меня уходишь али как?
От удивления Матвеич пролил кипяток на колени, даже про сон забыл. Поморгал на жену и вдруг скривился в усмешке.
– А чего? Есть одна мамзель. «Лидией» зовут. Немолода, правда, можа, лет двадцать будет.
– Я так и знала, – заплакала