Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. Протоиерей Павел Хондзинский
Читать онлайн книгу.
xmlns:fo="http://www.w3.org/1999/XSL/Format" xlink:href="#n_229" type="note">[229]. Ему поручается написать отчет о ходе Собора 1666 года, и он же составляет для обличения раскольников книгу «Жезл правления», призванную выразить соборную точку зрения на вопрос. Нельзя, правда, признать, чтобы его критика раскола была во всем удачна – это тоже был голос, слышащий только себя. Подкрепленная «нелицеприятными» эпитетами сквозная мысль сочинения о невежестве раскольников и стремление на основании ее опровергнуть во что бы то ни стало все их, даже и имеющие под собой почву соображения[230], отодвигала на задний план выдвинутое в книге действительно важное положение об иерархии как источнике духовного авторитета в Церкви и о необходимости послушания ей[231]. Полоцкий сочинил и проповедь от лица прибывших на тот же Собор 1666 года патриархов, посвятив ее просвещению: «Се коликая о православнии людие премудрости изводства польза и приобретение: вы же оставивше греческий язык, и небрегуще о нем, от негоже имеете просвещение ваше в вере православной: оставили есте и мудрость, и аки оземствоваше ю. Страннии роды и противни вере православной, на западе обитающе, греческий язык яко светильник держат ради мудрости его и училища ею назидают… не отрицайтеся неимением училищ: ибо аще взыщите, дасть предвечная мудрость до сердца благочестиваго самодержца таково хотение, еже училища построити и учители стяжати в сем царствующем богоспасаемом граде Москве»[232]. Немного неискренней кажется здесь забота так и не удосужившегося выучить греческий Симеона[233] о необходимости именно греческого языка, но это
легко объясняется тем, что его устами говорили в данном случае греческие патриархи. Ради просвещения современников он сочинил и «Венец веры» – одну из первых догматических систем на славянском языке. Характерно, что в основу ее он положил не Никео-цареградский, а так называемый Апостольский символ веры, который со времен Тридентского Собора был признан официальным изложением веры Римской Церкви, но встречался уже у древних церковных писателей, в частности блаженного Августина. Вообще, блаженный Августин один из самых цитируемых у него писателей, и через Полоцкого, хотя и не только[234], он понемногу начинает входить тогда в русскую традицию, в ощутимой степени обнаруживая свое влияние в ней уже в XVIII веке. Правда, кроме догматических истин «Венец веры» содержал немало и апокрифических и просто не имеющих прямого отношения к делу сведений. В отличие от Епифания, Полоцкий был озабочен прежде всего тем, чтобы сообщить читателю полный набор самому ему известных сведений, даже если они не всегда согласовались друг с другом[235].
Также, в отличие от Славинецкого, он позаботился о том, чтобы память о нем пережила его и, пользуясь расположением царя, сумел издать два обширных сборника своих проповедей: «Обед душевный» и «Вечеря душевная». Частые апелляции к истории – их общая характерная
«Видя в каждом слове своих противников одну ложь, одно невежество, полемист с усердием старался изобличать все, что бы ни сказано было ими. Вследствие сего он оправдал в своем труде от порицаний расколоучителей много таких вещей, которые ни в коем случае не заслуживали этого…»
Ср. у П. Паскаля: «Между тем как истинный спор касался христианского поведения, разделение обнаружилось сначала в обрядах или позиции по отношению к грекам, затем в вопросе о дисциплине: послушании Патриарху и царю»
За незнание греческого Епифаний, между прочим, не взял его в справщики.
В конце XVII – начале XVIII века был, впрочем, еще один «невольный» транслятор идей блж. Августина в русское богословие – свт. Иоанн Максимович, сделавший перевод «Иллиотропиона», непосредственным автором которого был иезуит Дрекселлий (см.:
«При полноте и ясности представления дела догматика Полоцкого всего более страдает отсутствием самостоятельной мысли, отсутствием критики… Если встречаются два противоположных свидетельства об одном предмете и со стороны лиц одинаково авторитетных, Полоцкий впадает в совершенную нерешительность, даже и в том случае, когда его симпатии склоняются, очевидно, на одну сторону»