Кружатся в воздухе снежные крапинки…

      Век прожила, а на мне ни царапинки.

      Век прожила, а дорожка нетронута

      И, как младенец, лежит запелёнута

      В снежное белое, чистое, свежее.

      Век прожила с восклицанием «Где же я?

      Где же я, коль что ни утро, то новшество:

      Света засилье и снега роскошество?»

      Всё способно умереть,

      Потому что живо, живо,

      В час весеннего разлива

      Силам – таять, птицам – петь

      Тают в небе облака,

      Тает снежная одежда,

      Лишь последняя надежда

      Не растаяла пока.

      Сперва снега, а после – таянье,

      А после – звонкий птичий гам…

      Ты только не теряй отчаянья,

      Оно необходимо нам,

      Чтоб эту жизнь земную, грешную

      Любить до боли, до тоски,

      Чтоб птичья песенка нездешняя

      Рвала нам душу на куски.

      А я пришла сюда за светом,

      За вразумительным ответом,

      За добрым словом, за участьем,

      Короче, я пришла за счастьем.

      И все сюда пришли за этим.

      Что в результате мы ответим,

      Когда нас спросят: «Сердце радо?»

      Не надо спрашивать, не надо.

      Ну а если я что и открыла, то настежь окно.

      Ни страны, ни вакцины, ни формулы не открывала.

      Но зато как приветливо ветка в окно мне кивала,

      Будто очень хотела со мной быть во всём заодно.

      Всё же чем не открытие в царстве сует и тревог

      В летних окнах распахнутых ласковый этот кивок.

      Небо стоит того, чтобы снова проснуться,

      Утро стоит того, чтоб в него окунуться,

      Воздух стоит того, чтоб дышать глубоко.

      Вишня белая-белая, как молоко,

      И зарянка на ней меня ждут с нетерпеньем,

      Чтоб заняться со мной трепетаньем и пеньем.

      Неясным замыслом томим

      Или от скуки, но художник

      Холста коснулся осторожно,

      И вот уж линии, как дым,

      Струятся, вьются и текут,

      Переходя одна в другую.

      Художник женщину нагую

      От лишних линий, как от пут,

      Освобождает – грудь, рука.

      Еще последний штрих умелый,

      И оживут душа и тело.

      Пока не ожили, пока

      Она еще нема, тиха

      В небытии глухом и плоском,

      Творец, оставь ее наброском,

      Не делай дерзкого штриха,

      Не обрекай ее на блажь

      Земной судьбы и на страданье.

      Зачем