Знаешь, поразительно близка мне

      почва эта с каменными стенами:

      мы, должно быть, помним эти камни

      нашими таинственными генами.

      Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,

      посмертном бытии непознаваемом,

      в навеки полюбившейся земле

      я стану бесполезным ископаемым.

      Как пробка из шампанского, со свистом

      я вылетел в иное бытие,

      с упрямостью храня в пути тернистом

      шампанское дыхание свое.

      Я живой и пока не готов умирать.

      Я свободу обрел. Надо путь избирать.

      А повсюду стоят, как большие гробы,

      типовые проекты удачной судьбы.

      Я тем, что жив и пью вино,

      свою победу торжествую:

      я мыслил, следователь, но

      я существую.

      В час важнейшего в жизни открытия

      мне открылось, гордыню гоня,

      что текущие в мире события

      превосходно текут без меня.

      За то и люблю я напитки густые,

      что, с гибельной вечностью в споре,

      набитые словом бутылки пустые

      кидаю в житейское море.

      Всегда у мысли есть ценитель,

      я всюду слышу много лет:

      вы выдающийся мыслитель,

      но в нашей кассе денег нет.

      Время щиплет незримые струны,

      и звучу я, покуда не сгину,

      дни мелькают, как пятки фортуны,

      а с утра она дышит мне в спину.

      Я нужен был и близок людям разным,

      поскольку даром дружбы одарен,

      хотя своим устройством несуразным

      к изгнанию в себя приговорен.

      Решать я даже в детстве не мечтал

      задачи из житейского задачника,

      я книги с упоением читал,

      готовясь для карьеры неудачника.

      Видно только с горных высей,

      видно только с облаков:

      Даже в мире мудрых мыслей

      бродит уйма мудаков.

      Я живу, в суете мельтеша,

      а за этими корчами спешки

      изнутри наблюдает душа,

      не скрывая обидной усмешки.

      Моя малейшая затея

      душе врага всегда была

      свежа, как печень Прометея

      глазам голодного орла.

      В этой мутной с просветами темени,

      непостижной душе и уму,

      я герой, но не нашего времени,

      а какого – уже не пойму.

      Я пристегнут цепью и замком

      к речи, мне с рождения родной:

      я владею русским языком

      менее, чем он владеет мной.

      С утра нужна щепотка слов,

      пощекотавших ум и слух,

      чтоб ожил чуткий кайфолов,

      согрелся жить мой грустный дух.

      Очень много во мне плебейства,

      я ругаюсь нехорошо,

      и