На экране – круговерть,

      Леденящие моменты,

      Но ему не умереть:

      Впереди еще пол-ленты!

      Нужно милую обнять,

      С крутизны фашиста скинуть,

      Потому легко понять,

      Что герой не может сгинуть.

      Эта логика проста.

      Но идет на пользу нервам.

      В это верит даже та,

      Чей герой пал

                        в сорок первом.

      Говорят, что она каждый год приезжает сюда,

      На могилу солдатскую, в городе этом неблизком,

      И положит цветы, и стоит, вспоминая года,

      Что лежат непробудно, как мертвые, под обелиском.

      Говорят, что покоится тут молодой лейтенант,

      Фронтовая любовь, ослепившая сердце когда-то.

      Он был весел и смел. Он имел неуемный талант

      И к стихам и к войне —

                                той, что не пощадила солдата.

      Летней ночью в округе победно поют соловьи.

      Зимней ночью метель дышит с болью, как наша эпоха.

      Говорят, ничего нет на свете дороже любви,

      А они ее отдали всю – до последнего вздоха.

      Она его не позабудет —

      На эту память хватит сил.

      Она до гроба помнить будет,

      Как собирался,

                       уходил,

      Как похоронку получила

      И не поверила сперва,

      Как сердце к боли приучила,

      Нашла утешные слова,

      Что, мол, у жизни —

                             тыща граней,

      А нежность —

                     разве это грех?

      Но был погибших всех желанней,

      Но павших был достойней всех.

      И на года,

                   что вместе были,

      Она взирает снизу ввысь…

      А уж ведь как недружно жили:

      Война – не то бы разошлись.

      Он погиб восемнадцати лет —

      Затерялся в кровавых потемках.

      Вот его комсомольский билет,

      Изрешеченный, в бурых подтеках.

      Парень шел, выбивался из сил,

      Но о смерти не думал заране

      И свои документы носил

      Возле сердца, в нагрудном кармане.

      Значит, в сердце ударил свинец…

      Я стою, словно смерти отведав.

      Боже! Сколько пробитых сердец!

      Люди! Сколько пробитых билетов!

      А ведь мог он вернуться живой,

      Если б строчку в Устав дописали:

      «Комсомольцам, идущим на бой,

      Выдаются билеты из стали…»

      Неуемная зависть

                           мальчишечьи души томила:

      Конармейцы галопом

                               врывались