А потому, что пел сердечно

      Я о любви в своих стихах.

      И больше всех меня, конечно,

      Ценили девушки в горах.

      Я был в аулах наивысших

      И в Темир-Хан-Шуре бывал,

      Красавиц сказочных на крышах

      В нарядах ярких я видал.

      Ох, остроклювые чувяки

      И дорогие хабало,

      Владелиц ваших помнит всякий,

      Как вспомнишь – на душе тепло.

      Но в Чохе больше, чем где-нибудь,

      Красивых видел я невест,

      Влюбился там я в дочь наиба

      Еще в минувший свой приезд.

      И вот, должно же так случиться,

      Письмо Мирзоев мне вручил.

      Повелевает в Чох явиться

      Наиб Инкава Исмаил.

      А с ним я был не просто дружен,

      Но дружен близко, видит бог,

      И, как наиба, я к тому же

      Его ослушаться не мог.

      К Али Амирову я сразу

      Пошел, чтоб дал он мне совет,

      Мол, должен этому приказу

      Я подчиняться или нет?

      Почтеннейший из ругуджинцев,

      Он был в делах знаток большой,

      На чей совет я положиться

      Мог со спокойною душой.

      Меня он мирно от поездки

      Хотел отговорить сперва,

      Потом вспылил, и стали резки

      На этот счет его слова.

      Прислушаться бы мне, но где там!

      Все доводы отбросив прочь,

      Я пренебрег его советом:

      Наиба виделась мне дочь.

      Я не испытывал тревоги,

      Вооружился и верхом

      Пустился в путь, но по дороге

      К Хуршилову заехал в дом.

      Три дня гуляли мы сначала,

      Затем письмо мне дал кунак,

      И на углах письма стояла

      Печать наиба – важный знак.

      Приехал в Чох – и прямо к другу,

      Но только сел я на топчан,

      Как слышу вдруг: на всю округу

      Вблизи ударил барабан.

      Зурна откликнулась, и в паре

      Пошли вовсю они играть.

      Явился тут знакомый парень

      И стал на свадьбу приглашать.

      «Я не пойду, не жди, мой милый», —

      Сказал я, выйдя на балкон,

      Но затащить почти что силой

      Сумел меня на свадьбу он.

      А там уже царит веселье,

      На каждом праздничный наряд.

      Мужчины пьют хмельное зелье,

      И сласти девушки едят.

      Гуляют шумно офицеры,

      Пируют чохцы-молодцы,

      И гордость их не знает меры.

      Иль впрямь бессмертны гордецы.

      Я встречен ими честь по чести

      И обижаться не могу.

      Сижу не на последнем месте

      Я в их пирующем кругу.

      И ту, в ком я души не чаю,

      Немало удивившись, вдруг

      На плоской крыше замечаю

      В кругу судачащих подруг.

      Она казалась куропаткой

      Среди ворон. И вижу я,

      Что знаки подает украдкой

      Мне ненаглядная моя.

      Но