В глухих горах, в аулах за Гунибом,

      Костёр вражды в то время потухал,

      Борьба с царём наскучила наибам,

      И предал вновь сородичей шамхал!

      Сжигая хлеб, бесчинствуя и грабя,

      По всей стране неслося казачье,

      И, покорясь настойчивости Граббе,

      Вновь отдала заложников Чечня.

      Сидела смерть на мрачных пепелищах,

      В густых лесах скрывался

                         бледный страх,

      Вокруг костров бродили

                          толпы нищих,

      Погром бивак раскидывал в горах.

      Казалось, все источники иссякли…

      Вложив в ножны зазубренный

                        кинжал,

      Склонился край, и не осталось сакли,

      Где бы мертвец под буркой не лежал.

      Но в сентябре сорокового года

      Вновь загремел орудий перекат,

      И к узденям чеченского народа

      С аварских гор спустился тарикат.

      Шамиль писал: «Урусы торжествуют,

      Сынов аллы преследует сардар.

      На их телах стервятники пируют,

      И на полях безумствует пожар.

      Но, как пророк из Мекки

                        шёл в Медину,

      Так за хребет ушёл я от врагов.

      В тяжёлый день народа не покину

      И всё нести в сражении готов.

      Я водрузил значки свои в Ашильте

      И говорю: отважные, ко мне!

      Гоните рознь и рвение усильте —

      И Магомет отплатит вам втройне.

      Да будет вновь могуча и едина

      Страна хребтов – так небом решено, —

      Да станет нам, как Мекка и Медина,

      В родных горах Дарго и Ведено!»

      Край отвечал тревожным

                       смутным гулом

      На смелый клич любимого вождя.

      И старики ходили по аулам,

      Стыдя народ и раны бередя.

      И я решил: владыка полумира

      Теснит мечом сынов твоих, имам:

      Но я не раб драгунского мундира!

      Они в беде, и я их не предам.

      В Чечню тогда отряды мы стянули,

      Пошли вперёд с Кораном и мечом.

      Была у нас посланницею пуля,

      Стальной клинок был нашим

                           толмачом.

      Не раз в бою доказывал Марлинский

      (И тем досель душа моя горда),

      Что нет коня быстрей,

                      чем кабардинский,

      И нет клинка острее, чем гурда.

      Когда ж в леса с надменным

                           Воронцовым

      Проникла вновь жестокая война,

      Восстал народ, и заревом пунцовым

      Страна опять была озарена.

      Сломав мосты и заградив дороги,

      Врата страны я запер на замок

      И, позабыв сомненья и тревоги,

      Стал помогать друзьям своим,

                          как мог.

      Чтоб проучить тупого царедворца,

      Припомнив всё, что в корпусе узнал,

      Я в краткий срок сапёром