Наверно, вы спите, хоть город расколот грозой,

      Но сны на рассвете так льстивы и сахарно-сладки,

      И мчится по волнам ваш дом, словно праведник Ной

      Ковчег обменял на слепые огни коммуналки.

      О, в ваших широтах, под сенью папирусных снов

      Бесстрастный Озирис не губит главы непокорной,

      И Нил полноводен, он жадных своих берегов

      Несытую землю водой напитает, как зерна.

      Коснувшись, отхлынет от смуглых мальчишеских плеч,

      Назад убегая по горлу трубы водосточной…

      А дождь продолжает свою сумасшедшую речь

      В колодезном срубе двора, словно узник бессрочный.

      Прочистить от ила сквозные каналы,

      Склерозных сосудов слепое теченье,

      По руслу которых сам Один в Вальгаллу

      На лодке вершит круговое скольженье.

      Старик одноглазый! И привкус железа,

      И море, лизнувшее ситец подола,

      И эти ладони в кухонных порезах,

      И вялый, как сон, холодок валидола!

      Налет известковый лучистых протоков,

      Тромбозные мели с началом распада –

      Беспомощной плоти ни сумрачных токов,

      Ни всплесков жемчужных для жизни не надо.

      Она не виновна, что вечно тоскуют

      Какие-то души в бессилии роста.

      Растительный шорох. Ракушку земную

      Грызет изнутри черверодный отросток…

      Всего-то и нужно – тугую калитку плечом

      Толкнуть незаметно и тихо взойти по ступеням,

      И август забыть, золотое гудение пчел

      В притихшем саду, подогнувшем худые колени.

      Остывшего воздуха горечь над смятой травой

      Глотнуть, удирая в туманное утро распада,

      Где кроны то плачут, то тихо стоят над душой –

      К щемящему звуку земного, последнего лада.

      О жар нетерпенья! Шуршанье стрекоз у воды.

      Смотри – [в] фиолетовый миф этих странных соблазнов,

      И Соль колесницу ведет до истертой черты,

      И грубо хохочет мне в спину старик одноглазый…

      Там небо серо-желто, как пустыня,

      И камни хрупки и нежны, как дети.

      Вода черней, чем очи Палестины

      В наивных чашках розовых соцветий.

      А в зданьях есть безумие симметрий,

      Проказа и бессмысленность деянья,

      В разрушенном развале геометрий –

      Великий ужас вечного страданья.

      И взгляды неподвижны, словно сфинксы,

      И голос мысли шелестит, как ветер,

      Со всех судов спасавшиеся крысы

      Туда бегут