Фьямметта. Пламя любви. Часть 2. Ана Менска
Читать онлайн книгу.
и Театро-ди-Сан-Карло. У фамильного дворца герцога Маддалони было интересное расположение. Редко какой дом в Европе, во всяком случае в центре города, мог бы похвастаться подобным. Из одних его окон открывался вид на Кастель-дель-Ово и Позиллипо. Из других можно было любоваться Неаполитанским заливом и купающимся в его бирюзовых водах островом Капри, который в любое время дня овеян сизовато-голубой поэтичной дымкой. Слева виднелись Сорренто и мыс Минервы. С обратной стороны окна дворца выходили на борго Санта-Лючия[69], вписавшийся между морем и скалистой стеной Монте-Экия[70]. Там вечно сновали крикливые мелонари[71] да пестрая россыпь торговок дарами моря. Несмотря на извечный галдеж, шутки и перебранки, присутствие ярких субъектов, представляющих будни Неаполя, только добавляло красок в незабываемый колорит этого места.
В Неаполе, в отличие от Рима, всего три главных улицы: Кьяйя, Толедо и Форчелла. Кьяйя, расположенная неподалеку, – улица неаполитанской знати и богатых приезжих. Толедо, ведущая к Королевском дворцу, – мекка негоциантов и праздношатающихся. Форчелла, протянувшаяся на северо-востоке города, – эдем для адвокатов и сутяг. На этих улицах обычно и гуляет весь высший свет столицы Неаполитанского королевства. Есть несколько сотен второстепенных улиц, куда знать и носа не сует, потому как их обитатели – по преимуществу лаццарони. Названий этих улиц, кроме грязных оборванцев, не знает никто.
Сейчас маркиз де Велада шел по одному из таких переулков. Мощенный плиткой пол крытой галереи казался ему полосатым. Солнечные лучи, врезавшиеся в мощные колонны, поддерживающие свод крыши, разрезали его на полосы света и тени. Они сменяли друг друга, как светлые и черные полосы в жизни любого человека.
По какой-то неведомой причине Луису Игнасио подумалось, что радостная полоса его жизни так же внезапно может смениться мрачной и неприятной. Фьямметта Джада в любой момент может выкинуть какой-нибудь фортель или преподнести малоприятный сюрприз. С рыжей упрямой говоруньи станется.
Мысль об этом вызвала в сердце маркиза смутное беспокойство. В душе, словно клубок серых крыс, заворочались дурные предчувствия. Будоражащие сознание страхи походили на вспышки огненных стрел посреди темных туч, зависших в районе Монти-дель-Партенио[72] и возвещающих о том, что гроза не за горами. Приближение дождя подтверждала и жаркая влажность сирокко. По поверьям неаполитанцев, именно этот ветер способен навевать такие смутные, дурные мысли.
У колонн крытой галереи, по которой шагал Луис Игнасио, расположились группки малолетних лаццарони-оборвышей. Они, как стайки растрепанных воробьев, нежились в лучах горячего неаполитанского солнца. Мальчишки разных возрастов пытались впрок напитаться теплом, чтобы в злые зимние ночи вспоминать эту ласковую негу и мечтать о скорейшем приходе весны.
Один из них, заметив богатого прохожего, лениво протянул руку за подаянием. Де Велада прекрасно знал: стоит подать милостыню одному,
Бо́рго Са́нта-Лючи́я, или просто Санта-Лючия (итал.
Мо́нте-Эки́я (итал.
Мелона́ри (итал.
Мóнти-дель-Партéнио (итал.