На избенку с геранями

      смотрит взглядом косым,

      отгорожен Гагариным,

      председателев сын.

      …Не будя его, до свету

      председатель встает

      и скрипучими досками

      по деревне идет.

      В двери, наглухо запертые,

      кнутовищем долбит,

      и колхозники заспанные

      цедят: «Вот езуит!..»

      Он долбит обалдительно,

      не щадя никого.

      Прозывают «Будильником»

      на деревне его.

      Но он будит, не сетуя,

      востроносый, худой,

      белобрысый, и с этого

      не поймешь – где седой.

      Вдоль Кубенского озера,

      вдоль зыбучих болот

      к ожидающей озими

      председатель идет.

      С давней грустью запрятанной

      он глядит сквозь кусты

      на кресты своих прадедов

      и на дедов кресты.

      Все народ хлебопашеский

      поваленые[1] здесь,

      и ему либо кажется,

      либо так оно есть,

      что, давно уж истлевшие,

      из усталых костей

      нам родят они хлебушко

      как при жизни своей.

      Ну, а ежели выдались

      недородные дни,

      знать, за что-то обиделись

      на потомков они.

      И стоят элеваторы,

      холодны и пусты,

      над землею подъятые,

      словно божьи персты.

      И советуют праведно,

      чтобы в горе не быть,

      словно деды и прадеды,

      за землею ходить.

      Вдаль по лужам, колдобинам

      председатель идет.

      «Не хочу быть колхозником!»

      за спиною гудёт.

      Председатель, понурившись,

      щупловат, невысок,

      расправляет погнувшийся

      на ветру колосок.

      Терпеливо, несильно

      и с любовью такой,

      словно это Россию

      расправляет рукой…

      А в избе – среди космоса,

      среди лунных равнин

      дремлет рядышком с кошкою

      председателев сын.

      Бредит звездною славою,

      всем собой вдалеке,

      и горбушка шершавая

      у него в кулаке.