Собрание сочинений. Том 4. Евгений Евтушенко
Читать онлайн книгу.
прихлебывая чай,
угрюмо заключает: «Не пробиться.
Береговой припай – он есть припай».
И шхуна курс меняет… Мы уходим,
а там за льдами, синий, как угар,
оставленный, с беспомощным укором
взывает остров криками гагар.
Я остров, окруженный льдом. Ты шхуна.
Я привстаю. Я слышу голос твой.
Пытаешься ты, плача и тоскуя,
пройти сквозь мой причал береговой.
Но льды вокруг меня остры, как зубья.
Ты бьешься грудью бедною своей
о скользкие торосы себялюбья,
о грязный лед изломанных страстей.
Неужто ты пройти ко мне не сможешь
сквозь намертво припаянную ложь?
Все это оковало меня, смерзлось.
Все это от меня не отдерешь.
И ощущаю с ужасом провидца,
что эта шхуна, может быть, не ты,
а это я к себе хочу пробиться
и натыкаюсь вновь и вновь на льды.
И я в переупрямленном упрямстве
треща по швам, со льдинами в борьбе,
неужто плюну, поверну и сдамся
усталый, не пробившийся к себе?
Иностранец
…И Меркурий плыл над нами, иностранная звезда.
На архангельском причале
иностранные суда,
иностранные печали,
иностранная судьба.
И чернявый, как грачонок,
белой ночью до утра
плачешь ты, матрос-гречонок,
возле статуи Петра.
И совсем не иностранно
в пыльном сквере городском
ты размазываешь странно
слезы грязным кулаком.
Может быть, обидел шкипер?
Может, помер кто в семье?
Может, водки лишку выпил?
Может, просто не в себе?
Что с тобою приключилось?
Что с тобой случилось, грек?
А с тобою то случилось,
что ты тоже человек.
И еще тошнее, если,
не поняв твоей тоски,
кто-то спрашивает – есть ли
безразмерные носки.
И глядишь ты горько-горько,
пониманья не ища,
на сующего пятерку
прыщеватого хлыща.
Но идет, хвативший малость,
седобров и меднолиц,
словно грек, печалью маясь,
с русской шхуны моторист.
Моторист садится рядом:
«Выпьем, что ли, корешок!» —
и ручищею корявой
молча лезет в кожушок.
Углубленно, деловито
из кармана достает
переводчицу – пол-литру,
о скамейку воблой бьет.
И сидят, и пьют в молчанье,
и глядят, обнявшись, вдаль
вместе с греческой печалью
наша русская печаль…
Баллада о стихотворении «На смерть поэта» и о шефе жандармов
Я представляю страх и обалденье,
когда попало в Третье отделенье
«На