Не действуя и не дыша,

      всё слаще обмирает улей.

      Всё глубже осень, и душа

      всё опытнее и округлей.

      Она вовлечена в отлив

      плода, из пустяка пустого

      отлитого. Как кропотлив

      труд осенью, как тяжко слово.

      Значительнее, что ни день,

      природа ум обременяет,

      похожая на мудрость лень

      уста молчаньем осеняет.

      Даже дитя, велосипед

      влекущее,

      вертя педалью,

      вдруг поглядит на белый свет

      с какой-то ясною печалью.

      Когда б спросили… – некому спросить:

      пустынна переделкинская осень.

      Но я – как раз о ней! Пусть спросят синь

      и желтизна, пусть эта церковь спросит,

      когда с лучом играет на холме,

      пусть спросит холм, скрывающий покуда,

      что с ним вовек не разминуться мне,

      и ветхий пруд, и дерево у пруда,

      пусть осень любопытствует: куда,

      зачем спешу по направленью к лету

      вспять увяданья? И причем Кура,

      когда пора подумывать про Лету?

      И я скажу: – О местность! О судьба!

      О свет в окне единственного дома!

      Дай миг изъять из моего всегда,

      тебе принадлежащего надолго,

      дай неизбежность обежать кругом

      и уж потом ее настигнуть бегом,

      дай мне увидеть землю роз и гор

      с их неземным и отстраненным снегом,

      дай Грузию по имени назвать,

      моей назвать, плениться белым светом

      и над Курою постоять. Как знать?

      Быть может – нет… а