Твое лицо бледней, чем было

      В тот день, когда я подал знак,

      Когда, замедлив, торопила

      Ты легкий, предвечерний шаг.

      Вот я стою, всему покорный,

      У немерцающей стены.

      Что сердце? Свиток чудотворный,

      Где страсть и горе сочтены!

      Поверь, мы оба небо знали:

      Звездой кровавой ты текла,

      Я измерял твой путь в печали,

      Когда ты падать начала.

      Мы знали знаньем несказанным

      Одну и ту же высоту

      И вместе пали за туманом,

      Чертя уклонную черту.

      Но я нашел тебя и встретил

      В неосвещенных воротах,

      И этот взор – не меньше светел,

      Чем был в туманных высотах!

      Комета! Я прочел в светилах

      Всю повесть раннюю твою,

      И лживый блеск созвездий милых

      Под черным шелком узнаю!

      Ты путь свершаешь предо мною,

      Уходишь в тени, как тогда,

      И то же небо за тобою,

      И шлейф влачишь, как та звезда!

      Не медли, в темных те́нях кроясь,

      Не бойся вспомнить и взглянуть.

      Серебряный твой узкий пояс —

      Сужденный магу млечный путь.

      По вечерам над ресторанами

      Горячий воздух дик и глух,

      И правит окриками пьяными

      Весенний и тлетворный дух.

      Вдали, над пылью переулочной,

      Над скукой загородных дач,

      Чуть золотится крендель булочной,

      И раздается детский плач.

      И каждый вечер, за шлагбаумами,

      Заламывая котелки,

      Среди канав гуляют с дамами

      Испытанные остряки.

      Над озером скрипят уключины,

      И раздается женский визг,

      А в небе, ко всему приученный,

      Бессмысленно кривится диск.

      И каждый вечер друг единственный

      В моем стакане отражен

      И влагой терпкой и таинственной,

      Как я, смирен и оглушен.

      А рядом у соседних столиков

      Лакеи сонные торчат,

      И пьяницы с глазами кроликов

      «In vino veritas!» кричат.

      И каждый вечер, в час назначенный

      (Иль это только снится мне?),

      Девичий стан, шелками схваченный,

      В туманном движется окне.

      И медленно, пройдя меж пьяными,

      Всегда без спутников, одна,

      Дыша духами и туманами,

      Она садится у окна.

      И веют древними поверьями

      Ее упругие шелка,

      И шляпа с траурными перьями,

      И в кольцах узкая рука.

      И странной близостью закованный

      Смотрю за темную вуаль,

      И