Открыт паноптикум печальный

      Один, другой и третий год.

      Толпою пьяной и нахальной

      Спешим… В гробу царица ждет.

      Она лежит в гробу стеклянном,

      И не мертва и не жива,

      А люди шепчут неустанно

      О ней бесстыдные слова.

      Она раскинулась лениво —

      Навек забыть, навек уснуть…

      Змея легко, неторопливо

      Ей жалит восковую грудь…

      Я сам, позорный и продажный,

      С кругами синими у глаз,

      Пришел взглянуть на профиль важный,

      На воск, открытый напоказ…

      Тебя рассматривает каждый,

      Но, если б гроб твой не был пуст,

      Я услыхал бы не однажды

      Надменный вздох истлевших уст:

      «Кадите мне. Цветы рассыпьте.

      Я в незапамятных веках

      Была царицею в Египте.

      Теперь – я воск. Я тлен. Я прах».

      «Царица! Я пленен тобою!

      Я был в Египте лишь рабом,

      А ныне суждено судьбою

      Мне быть поэтом и царем!

      Ты видишь ли теперь из гроба,

      Что Русь, как Рим, пьяна тобой?

      Что я и Цезарь – будем оба

      В веках равны перед судьбой?»

      Замолк. Смотрю. Она не слышит.

      Но грудь колышется едва

      И за прозрачной тканью дышит…

      И слышу тихие слова:

      «Тогда я исторгала грозы,

      Теперь исторгну жгучей всех

      У пьяного поэта – слезы,

      У пьяной проститутки – смех».

      И вновь, сверкнув из чаши винной,

      Ты поселила в сердце страх

      Своей улыбкою невинной

      В тяжелозмейных волосах.

      Я опрокинут в темных струях

      И вновь вдыхаю, не любя,

      Забытый сон о поцелуях,

      О снежных вьюгах вкруг тебя.

      И ты смеешься дивным смехом,

      Змеишься в чаше золотой,

      И над твоим собольим мехом

      Гуляет