Ни прошлого мучительное жало,

      ни ревности бессмысленная власть.

      Бывают дни, когда любовь устала

      и прячется, не грея, не лучась.

      В такие дни, когда на сердце скука,

      а в голосе осенний холодок,

      нам кажется возможною разлука,

      и тень ее ложится на порог.

      Мой старый друг, не трогай нити тонкой

      (что порвано – нельзя соединить),

      но сбереги, как берегут ребенка,

      который при смерти, но должен жить.

      Желто-тусклые фары,

      рек невидимых гул,

      в черной бездне –

      янтарный,

      словно соты,

      аул…

      В чьем-то доме ночевка,

      тишина… темнота…

      Монотонно, как пчелка,

      песню тянет вода.

      Ядра завязей плотных

      холодны и тверды:

      гордость сердца чьего-то,

      чьей-то жизни труды…

      Сонно листьями плещет

      сад, незримый в тиши,

      но не лечит, не лечит

      горный ветер души,

      только хуже тревожит,

      память мне бередя…

      Нет, не будет…

      Не может

      счастья быть без тебя.

      Поздно, поздно,

      ах, поздно!

      Все равно не помочь.

      Раскаленные звезды…

      Дагестанская ночь.

      На море вода похолодела,

      кажется тяжелой и литой…

      и на узенькую Юрас-иела

      льется с вязов ливень золотой.

      Посмотри, как рассветает поздно,

      как становится с недавних пор

      все грознее по ночам беззвездным

      ветра нарастающий напор…

      А наутро замолкают сосны,

      белки верещат над головой,

      море светит синью купоросной,

      воздух дышит пылью штурмовой.

      Рыбаки просушивают сети,

      дюны ослепительно белы,

      смуглые, обветренные дети

      чайками взлетают на валы.

      Пахнет морем, яблоками, хвоей,

      над селеньями пернатый дым…

      Все труды оплачены с лихвою,

      свежим хлебом, медом молодым.

      Хорошо здесь осенью, и все же

      не могу я больше ждать ни дня:

      там, в Москве, тоску мою тревожа,

      осень наступает без меня…

      Мост крылатый, парк полиловелый,

      кручи башен над Москвой-рекой.

      …

      Прохожу я тихой Юрас-иела,

      в переводе – улицей Морской.

      Я шла сюда с душою темной,

      лишенной мужества и сил,

      но ветер шумный и огромный

      меня схватил и ослепил.

      Валы грозили, и гремели,

      и наступали на меня,

      и скользко вспыхивали мели

      в шипенье красного огня.

      К закату несся парус медный,

      надменно выгнут и упрям,

      и я припомнила, что дед мой

      всю жизнь скитался по морям…

      И я подумала о сыне,

      как он, от всех морей вдали,

      упорно,