Открываю томик одинокий –

      томик в переплете полинялом.

      Человек писал вот эти строки.

      Я не знаю, для кого писал он.

      Пусть он думал и любил иначе,

      и в столетьях мы не повстречались.

      Если я от этих строчек плачу,

      значит, мне они предназначались.

      К земле разрыхленной припал он,

      ловя подземный сладкий ток…

      Еще довольствуется малым

      прогрызший семечко росток.

      А уж над ним с утра до ночи

      и после, с ночи до утра,

      дожди таинственно хлопочут,

      колдуют птицы и ветра…

      Он кверху тянется.

      Нигде так

      не виден неуемный рост…

      Он вымахнул до нижних веток

      и хочет вырасти до звезд!

      Он всех развесистей и выше

      среди родных своих дубрав,

      но что ни год – смирней и тише

      его неукротимый нрав.

      Еще он крепкий и красивый…

      Звезда теперь совсем близка…

      Но в нем уже иссякли силы

      первоначального броска.

      Так и застыл он на столетья

      на прерванном своем пути,

      и шумные лесные дети

      спешат отца перерасти!

      Молодость… Старость…

      Привычно, знакомо.

      А я бы делила жизнь

      по-другому:

      я на две бы части ее делила,

      на то, что будет,

      и то, что было.

      Ведь жизнь измеряют –

      знаете сами –

      когда годами,

      когда часами.

      Знаете сами –

      лет пять или десять

      минуте случается перевесить.

      Я не вздыхаю:

      о, где ты, юность!

      Не восклицаю:

      ах, скоро старость!

      Я жизни вопрос задаю, волнуясь:

      что у тебя для меня осталось?

      Припоминаю я все, что было,

      жизнь пересматриваю сначала,

      как беспощадно меня учила,

      какие подарки порой вручала.

      Знала я счастье,

      не знала покоя,

      знала страданья,

      не знала скуки.

      С