Не отрекаются любя.

      Ведь жизнь кончается не завтра.

      Я перестану ждать тебя,

      а ты придешь совсем внезапно.

      А ты придешь, когда темно,

      когда в стекло ударит вьюга,

      когда припомнишь, как давно

      не согревали мы друг друга.

      И так захочешь теплоты,

      не полюбившейся когда-то,

      что переждать не сможешь ты

      трех человек у автомата.

      И будет, как назло, ползти

      трамвай, метро, не знаю что там.

      И вьюга заметет пути

      на дальних подступах к воротам…

      А в доме будет грусть и тишь,

      хрип счетчика и шорох книжки,

      когда ты в двери постучишь,

      взбежав наверх без передышки.

      За это можно все отдать,

      и до того я в это верю,

      что трудно мне тебя не ждать,

      весь день не отходя от двери.

      Мы шли пустынной улицей вдвоем

      в рассветный час, распутицу кляня.

      И, как всегда, под самым фонарем

      ты вдруг решил поцеловать меня.

      А нам с тобой навстречу в этот миг

      веселые студенты, как на грех…

      Мы очень, видно, рассмешили их –

      так дружно грянул нам вдогонку смех.

      Их разговор примерно был таков:

      – Видали вы подобных чудаков?

      – И впрямь чудак, ведь он не молод… – Да,

      но и она совсем не молода!

      Ты сердишься за дерзкие слова?

      Но что же делать – молодежь права.

      Попробуй на меня когда-нибудь

      пристрастным взглядом юности взглянуть.

      Давай простим их неуместный смех:

      ну где ж им знать, что мы счастливей всех?

      Ведь им прожить придется столько лет,

      пока поймут, что старости-то нет!

      Тягучий жар на землю льется,

      томят извилины пути…

      К артезианскому колодцу

      бежит ребенок лет шести.

      На цыпочки на камне белом

      приподымаясь на краю,

      губами ловит неумело

      тугую, круглую струю.

      Она дугой взлетает звонко,

      спеша в орешник молодой,

      и пересохший рот ребенка

      едва целуется с водой.

      И у меня судьба такая,

      и я к источнику бегу.

      Мне счастье бьет в лицо, сверкая,

      а я напиться не могу!

      Все приняло в оправе круглой

      нелицемерное стекло:

      ресницы, слепленные вьюгой,

      волос намокшее крыло,

      прозрачное свеченье кожи,

      лица изменчивый овал,

      глаза счастливые… Все то же,

      что только что

      ты целовал.

      И с жадностью неутолимой,

      признательности не тая,

      любуюсь я твоей любимой…

      И странно мне,

      что это… я.