По лицам дождь размазал слизь.

      И лунный диск над миром целом

      навис оптическим прицелом.

      Заройся в землю и молись.

      Когда напьется крови тьма,

      день поразит безумьем мрачным.

      …Едва ли ты сочтешь удачным

      начало это для письма.

      Прости. Но сволочь всех мастей

      здесь деловито корчит рожи.

      Коль рассудить – избави Боже

      тебя от наших новостей.

      Обычай слеп и бестолков:

      не ставя каверзных вопросов,

      сюда, на ярмарку отбросов,

      он шлет заморских дураков.

      Реклама бьет по головам —

      народ слюною захлебнулся.

      Хотя процесс и затянулся,

      трещит империя по швам.

      Тут предают легко и зря,

      тут школьный вздор несут, старея,

      тут есть забота у еврея:

      как быть с останками царя?

      Тому сопутствует успех,

      кто разменял талант на блядство.

      Лишь в этом равенство и братство,

      и сей закон един для всех.

      Поскольку я сегодня пьян,

      готов и сам продаться, каюсь.

      …Пардон, родная, закругляюсь.

      Ну как там Тихий океан?

      Небось темна, как шоколад,

      под солнцем радуешься тучке?

      А каково столичной штучке

      писать в провинцию доклад!

      Морозы, как взломщики, лезут в нутро,

      хоть рот на замок закрывай.

      Однако зима не выносит метро,

      ее привлекает трамвай.

      Зима задыхается в недрах земли,

      слабеет, пускает слезу.

      Само собой, нищие это учли

      и стали работать внизу.

      Убогим калекам не видно конца

      вдоль мраморно-белой стены.

      Без рук и без ног, а порой без лица

      мелькают кошмарные сны.

      И вальсами плещет в грохочущий зал

      скрипач с помутневшим зрачком,

      как будто сам дьявол явился на бал

      и такт отбивает смычком,

      чтоб нищие в танце забылись на час,

      чтоб