Марш похоронный играют на флейте,

      ветер зарю погасил, как свечу.

      Не умирайте, ребята, не смейте!

      Я не хочу, не хочу, не хочу!

      Были вы паиньки или грубили,

      всем наплевать на Чеченской войне.

      Сколько вам лет и за что вас убили,

      совестно спрашивать в нашей стране.

      Шлюха Россия, душевно-больная,

      детям в могилах готовит приют.

      А матерям, – представляешь, родная! —

      даже тела их забрать не дают.

      Быстро привыкли в Кремле и в народе

      к армии трупов со школьной скамьи.

      Общество в коме, поэтому в моде

      плач над останками царской семьи.

      Кто ж тут займется простыми костями,

      скорбью пронзив суету городов?

      Церковь ламбаду танцует с властями,

      а патриоты ругают жидов.

      Дело житейское: после парада

      песнь погребальную флейта поет.

      Не умирайте, ребята, не надо:

      подлая Родина вас предает.

      Так повелось. Я мараю бумагу,

      сидя по самые уши в дерьме.

      Грустно и тошно. Пожалуй, прилягу:

      мне не здоровится в этом письме.

      В пальтишках, дырявых местами,

      настырно топчась на виду,

      старушки торгуют цветами

      в надежде собрать на еду.

      Понятно, товар их – не розы,

      царицы витрин и молвы,

      а хрупкие ветви мимозы

      в пучках огородной травы,

      подснежники в свертках газеты,

      покорные грубой судьбе…

      Родная, такие букеты

      не снились в апреле тебе.

      Но знаешь, на торжище пошлом,

      зажав стебельки в кулачок,

      старухи, как Золушки, в прошлом

      хрустальный хранят башмачок.

      Пусть выпал им бро́совый номер

      и голод их гонит за дверь,

      а принц разлюбил или помер —

      не так-то и важно теперь.

      Балы – это бизнес для дочек,

      для падчериц – дым да зола.

      Послать бы их к вам на денечек:

      здесь так не хватает тепла,

      здесь только б дойти до подушки,

      клонясь