Озаренные светом заката,

      по макушку в поту и в пыли,

      возвращались с погрома ребята

      и жида по земле волокли.

      Всю их свору прикончили, вроде.

      Только этого взяли себе,

      чтобы вздернуть его при народе

      на центральном фонарном столбе.

      В чьей груди бьётся сердце солдата,

      тот всегда с этой нечистью крут.

      Возвращались с погрома ребята,

      обсуждая полезный свой труд.

      О победах они не трубили,

      не искали чинов и наград:

      коммунистами все они были

      (лишь один – социал-демократ).

      Кто-то жил широко и богато,

      кто-то грабил соседей тайком —

      возвращались с погрома ребята

      и пинали жида каблуком,

      возвращались в семью и к подружкам,

      торопились на праздничный пир,

      и в пути помогали старушкам

      донести до подъезда кефир.

      Изъясняясь при помощи мата,

      утомленные славным трудом,

      возвращались с погрома ребята

      и асфальт подметали жидом,

      ощущали тепло соучастья,

      друг за друга стояли горой,

      и улыбка спокойного счастья

      освящала их лица порой.

      Средь безумцев и глупцов

      люди ищут мудрецов.

      Просто смех.

      Но попробуй их глупца

      обменять на мудреца —

      тяжкий грех.

      Иногда ученый муж

      вдруг несет такую чушь —

      просто смех.

      Но взывать к его уму,

      объясняя что к чему, —

      тяжкий грех.

      Популярный графоман

      издает восьмой роман.

      Просто смех.

      Этот опус прочитать

      и публично растоптать —

      тяжкий грех.

      Сколько вертится земля,

      шут играет короля.

      Просто смех.

      Но, хоть жизнь порой крута,

      королю играть шута —

      тяжкий грех.

      В бестолковой суете

      верить розовой мечте —

      просто смех.

      Но в грязи, в беде, в бою

      растоптать