В наш новый век шутов и недоучек,

      В Христовой повести приходов и отлучек,

      Что Мартин Лютер нам живописал,

      Сокрыта истина, которая скандал, —

      Христу удел Мессии не поручен.

      В крови Голгофы лишь затлел фитиль,

      Который разум тьмою окатил.

      И тысячи язычеств пантеон

      Был ввергнут в очищающий огонь,

      И обращен в кладбищенскую пыль.

      Он был не Измаил, а Исаак,

      Кому-то друг, кому-то – вечный враг,

      Но промысел обрёл обличье Б-га

      Не в храмовых стенах, а в синагоге,

      В камнях Синая и в его песках.

      Сто лет до Лютера разбрызгалась волна

      Святых и грешных, пробудившихся от сна,

      Сберегших, как величие души,

      Как медные последние гроши,

      Торы понятные немногим письмена.

      Для наказанья избранный народ,

      Одолевал моря не вплавь, а вброд

      И силой богоизбранности дерзкой

      Творил искусство в этой яме мерзкой,

      В миру, где за исходом шёл исход.

      Б-г христианен, если он еврей,

      Мессия верен функции своей…

      Но есть загадка естества и места —

      Что есть предназначение еврейства

      В куче дерьма орлов и голубей?

      Служить примером верности доктрине?

      Хранить давно ушедшее доныне?

      Беречь огонь надчеловечьего ума,

      Остаться светом, если выгоднее тьма,

      Сажать деревья в вековой пустыне?

      Мой бедный Лютер! Ты хотел охристианить

      Безумство мук, несогнутую память,

      Ответственность за пашни и стада,

      И право быть собой везде, всегда…

      Грусть этих строк, текущих как вода

      В ту вечность, что нельзя себе представить.