Визжит свинец решающего часа.

      Ночь душит ветром, ветер душит пеплом.

      День на исходе, бой на переломе,

      на этот раз победа не за нами

      и гаучо одерживают верх.

      Я, искушенный правовед, Франсиско

      Нарсисо де Лаприда, возвестивший

      свободу этим варварским краям,

      врагом разбитый, брошенный своими,

      размазывая пот и кровь на лбу

      и позабыв о страхе и надежде,

      бегу на Юг окраиной глухой.

      Как потерпевший пораженье воин

      в «Чистилище», что кровью изошел

      и рухнул, ослеплен и скошен смертью,

      в последней тьме у безымянных вод, —

      я упаду. Теперь уже недолго.

      Потемки, обступающие топь,

      следят за мной и ждут. Слышны подковы

      свирепой смерти, выславшей вдогонку

      ухмылки, дротики и верховых.

      Я, думавший прожить совсем иначе,

      среди параграфов, статей и книг,

      скончаюсь в жиже под открытым небом.

      И все-таки я втайне торжествую,

      как никогда: я наконец обрел

      свою судьбу на этом континенте.

      Сюда, где тлеет гибельный закат,

      я шел головоломным лабиринтом,

      который ткался день за днем со дня

      рождения. И вот передо мною

      пережитого сокровенный ключ,

      удел Франсиско де Лаприды, буква,

      которой не хватало, образец,

      назначенный мне Богом изначально.

      И с этим ликом, новым и заветным,

      навек сливаюсь, глядя в небо. Круг

      замкнулся. Я спокоен. Будь что будет.

      Вот зачернели дротики напавших

      на свежий след. Сжимаются в кольцо

      ухмылки смерти, крупы, верховые,

      разметанные гривы… Вот он, первый

      удар железа, распоровший грудь,

      наваха, увязающая в горле.

      Бог, стиснутый потомком коварного Атрея

      На нелюдимом взморье, полуднем прокаленном,

      Пантерой обращался, львом, деревом, драконом

      И, наконец, водою. Вода сродни Протею.

      Она – в высокой сини бегущий клок белесый,

      Над сплюснутым предместьем закат в пол-окоема,

      Ледовые воронки смертельного Мальштрема

      И о тебе, ушедшей, беспомощные слезы.

      В ней черпали начало в мифические лета

      Огонь-всеразрушитель с Землею-роженицей

      И боги дня и ночи, кануна и границы.

      (Так думали Сенека и Фалес из Милета.)

      И валуны и волны, крушащие железный

      Корабль, – всего