Где след этих дней,

      которые принадлежали тебе, сплетались

      из бед и удач и были твоей вселенной?

      Все они смыты

      мерной рекой времен, и теперь ты – строка в указателе.

      Другим даровали боги бессмертную славу,

      эпитафии, бюсты, медали и скрупулезных биографов,

      а о тебе, неприметный друг, известно одно:

      что соловья ты заслушался на закате.

      Во тьме среди асфоделей твоя обделенная тень,

      наверное, укоряет богов за скупость.

      Но дни – это паутина банальнейших пустяков,

      и разве не лучше остаться самой золой,

      из которой слагается забвенье?

      На других направили боги

      луч беспощадной славы,

      проникающий в недра, не упуская ни щели,

      славы, которая сушит розу своей любовью, —

      с тобой, собрат, они обошлись милосердней.

      В самозабвенье заката, который не сменится ночью,

      поет и поет тебе соловей Феокрита.

      Что такое нужда, изгнанье,

      унижения старости, ширящаяся тень

      диктатора над страной, особняк за Верхней заставой,

      проданный братьями в годы войны, бесцельные день за днем

      (сначала их хочешь забыть, а потом и впрямь забываешь) —

      перед той твоей высшей минутой, верхом в седле,

      в открытой взгляду степи, как на сцене перед веками,

      как будто амфитеатр хребтов тебя обступил веками!

      Что такое бегущее время, если в нем

      был единственный вечер полноты и самозабвенья!

      Он сражался в своей Америке тринадцать лет, под конец

      оказавшись в Восточной Республике, в поле у Рио-Негро.

      Закатной порой он, скорей всего, вспоминал,

      что и для него однажды раскрылась роза:

      алый бой под Хунином, тот бесконечный миг,

      когда пики сошлись, приказ, открывший сраженье,

      первый разгром и среди грохотанья битвы

      (оглушившей его, совсем как его парней) —

      собственный крик, поднимающий перуанцев,

      блеск и натиск и неумолимость атаки,

      взвихренный лабиринт полков,

      схватка пик без единого выстрела,

      испанец, раскроенный пополам,

      победа, счастье, усталость, отяжелевшие веки

      и брошенные умирать в болоте,

      и Боливар с какими-то историческими словами,

      и солнце, уже на закате, и первородный вкус воды и вина,

      и труп без лица, дочиста стертого схваткой…

      Его внук ставит в строчку эти слова и слышит

      тихий голос из древних глубин своей крови:

      – Что такое бой под Хунином – лишь славное воспоминанье,

      дата, которую учат к зачету или выводят на карте?

      Бой бесконечен и обойдется без помпы

      живописных полков и военных труб:

      Хунин – это двое в кафе, проклинающих тиранию,

      и неизвестный, гибнущий в каземате.