Русская философия today. Владимир Красиков
Читать онлайн книгу.
в России – не как ментальной особенности национального духа (мудрости), а академической дисциплины в сфере институционального образования. И это время есть время преобладания идейного импорта и его перелицовыванных форм.После 1917 г. ситуация была усугублена прерыванием только-только сформировавшейся традиции (так называемой "русской религиозной философии" линии Вл. Соловьева) и возвращением в состояние примитивного подражания одной из философских систем XIX в. (марксизм). Начинать пришлось сызнова уже в 90-х гг. XX в. в состоянии глубокого идейного кризиса и раздрая между попытками реанимации самобытной традиции, захиревшей в инокультурье и также уже не корреспондирующей с постсоветскими реалиями России и новым девятым валом идейного импорта60. В этой связи имеет смысл вернуться к истории отечественной философии последних двух столетий в контексте идейного импорта.
У истоков становления российского философского духа в начале XIX в. мы находим сильнейшую, если не сказать "роковую", страсть к спекулятивной красоте классической немецкой философии. Страсть понятна и оправдываема, если вспомнить о том, что именно в то время немецкая философия выдвинулась в лидеры мировой философии. Это положение было завоевано не только гносеологическими и онтологическими новациями, но и, может, в большей мере посредством лидерства в "университетской революции" (Р. Коллинз), в ходе которой ученые во главе с представителями философского факультета завоевали университетскую автономию и так называемые "академические свободы".
Многие источники того времени говорят чуть ли не о болезненной страсти к немецкой философии (Канту, Фихте, Шеллингу, Гегелю) многих русских мыслителей, становившихся в одночасье кантианцами, фихтеанцами, шеллингианцами или гегельянцами. Верно, подобные явления можно объяснить разными причинами: свободолюбивым духом немецкого идеализма, становившегося формой выражения соответствующих потенций духа российского; разработанностью, систематичностью, зрелостью немецкого мышления – образца организованности, логичности, железной убедительности для всегда менее причинноорганизованного, "разболтанного" российского духа; и, наконец, запретностью плода, – западное философствование, начиная с вольтерианства XVIII в. и в последующем, всегда было под прямым полицейским запретом, что сообщало занятиям этой философией яркий вкус опасного приключения и чуть ли не божественного откровения. Практически все российские интеллектуалы первой половины XIX в. были под влиянием либо, по крайней мере, переболели страстью к тому или иному немецкому философу.
Прежде всего, конечно, это "западники", чье название, вообще говоря, достаточно условно, памятуя о том, что большинство из них мутировали во второй половине своей жизни (если доживали до более или менее почтенного возраста в российских экстремальных условиях) в свои идейные противоположности. Страстность русских натур по отношению к, казалось бы, сугубо метафизическим вопросам, о которых позже будут говорить
Товарищей ретроградов из чисто ("обновленно") советско-марксистских рядов мы не принимаем во внимание. Согласно общепринятой схеме развития дисциплинарных матриц, их течение живо до тех пор, пока живы их физические носители. Что-то бескорыстного интереса философской молодежи к ним не наблюдается, и их ожидает участь динозавров.