прекрасным тополям

      на кончике языка

      скажи салам —

      алейкум коротка

      немая встреча

      ледяной июнь

      как семку эту речь

      подальше сплюнь

      о сексе и войне

      на русских языках

      шепчи шепчи не вой

      держи себя в руках

      как дерево как то —

      поль стыдный голый

      спускай в ничто

      горючие глаголы

      ни populus ни то —

      поль не взойдут

      онан и тот

      не оценил бы труд

      О жизни и смерти – о чем же еще

      беседовать нам ввечеру?

      Ты будешь расти бробдингнегским прыщом,

      а я бесконечно умру.

      Нам станут носить государственный чай.

      Ты будешь скрипеть сахарком

      на желтых зубах: «Выручай, выручай,

      будь крепеньким пастернако́м!

      О жизни и смерти, давай, говори

      (миндальничать будет черед),

      да так, чтобы жизнь замирала внутри

      и смерти крутило живот!

      А то что-то жизнь застоялась во мне

      и смерть застоялась во мне,

      пора бы и ту разогнать по стране,

      и ту разогнать по стране…»

      «…Товарищ, вы пейте, остынет совсем.

      Баранку возьмите. О чём

      теперь говорить? Свет не нужен совсем

      летящему вслед за лучом…»

      Я тоже был поэтом-дачником,

      ходил подглядывать за светом,

      огромным шелестя задачником

      с одним-единственным ответом.

      Как сладко находить решение

      в траве, среди словесной кашки,

      где ходит аз, ему отмщение,

      и всюду ползают букашки!

      Такая поутру гармония,

      такая алгебра в потемках,

      что маленькая антимония

      вдруг начинает жить в потомках.

      И ходишь целый день как будто бы

      в логоцентрической задаче

      маршрутом