Тогда и я,

      Под дикий шум,

      Но зрело знающий работу,

      Спустился в корабельный трюм,

      Чтоб не смотреть людскую рвоту.

      Тот трюм был —

      Русским кабаком.

      И я склонился над стаканом,

      Чтоб, не страдая ни о ком,

      Себя сгубить

      В угаре пьяном.

      Любимая!

      Я мучил вас,

      У вас была тоска

      В глазах усталых:

      Что я пред вами напоказ

      Себя растрачивал в скандалах.

      Но вы не знали,

      Что в сплошном дыму,

      В развороченном бурей быте

      С того и мучаюсь,

      Что не пойму,

      Куда несет нас рок событий…

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Теперь года прошли.

      Я в возрасте ином.

      И чувствую и мыслю по-иному.

      И говорю за праздничным вином:

      Хвала и слава рулевому!

      Сегодня я

      В ударе нежных чувств.

      Я вспомнил вашу грустную усталость.

      И вот теперь

      Я сообщить вам мчусь,

      Каков я был

      И что со мною сталось!

      Любимая!

      Сказать приятно мне:

      Я избежал паденья с кручи.

      Теперь в Советской стороне

      Я самый яростный попутчик.

      Я стал не тем,

      Кем был тогда.

      Не мучил бы я вас,

      Как это было раньше.

      За знамя вольности

      И светлого труда

      Готов идти хоть до Ла-Манша.

      Простите мне…

      Я знаю: вы не та —

      Живете вы

      С серьезным, умным мужем;

      Что не нужна вам наша маета,

      И сам я вам

      Ни капельки не нужен.

      Живите так,

      Как вас ведет звезда,

      Под кущей обновленной сени.

      С приветствием,

      Вас помнящий всегда

      Знакомый ваш

      Сергей Есенин.