У той – глаза, у этой – дивный стан,

      а та была гурман любовной позы,

      и тихо прошептал старик Натан:

      «Как хороши, как свежи были Розы!»

      Когда к нам дама на кровать

      сама сигает в чем придется,

      нам не дано предугадать,

      во что нам это обойдется.

      Ту мудрость, что не требует ума,

      способность проницательности вещей

      и чуткость в распознании дерьма —

      Создатель поместил зачем-то в женщин.

      Хотя мы очень похотливы,

      зато весьма неприхотливы.

      Не будоражу память грезами,

      в былое взор не обращаю

      и камасутровыми позами

      уже подруг не восхищаю.

      Я с дамами тактичен и внимателен;

      усердно расточая дифирамбы,

      я делаюсь настолько обаятелен,

      что сам перед собой не устоял бы.

      Не видя прелести в скульптуре,

      люблю ходить к живой натуре.

      Когда я не спешу залечь с девицей,

      себя я ощущаю с умилением

      хранителем возвышенных традиций,

      забытых торопливым поколением.

      Глупо – врать о страсти, падать ниц,

      нынче дам не ловят на уловку,

      время наплодило тучу птиц,

      жадных на случайную поклевку.

      Когда еще я мог и успевал

      иметь биографические факты,

      я с дамами охотно затевал

      поверхностно-интимные контакты.

      В разъездах, путешествиях, кочевьях

      я часто предавался сладкой неге;

      на генеалогических деревьях

      на многих могут быть мои побеги.

      Мы даже в распутстве убоги,

      и грустно от секса рутинного,

      читая, что делали боги,

      покуда не слились в Единого.

      Забав имел я в молодости массу,

      в несчетных интерьерах и пейзажах

      на девок я смотрел, как вор – на кассу,

      и кассы соучаствовали в кражах.

      Наши бранные крики и хрипы

      Бог не слышит, без устали слушая

      только нежные стоны и всхлипы,

      утешенье Его благодушия.

      Люблю житейские уроки

      без посторонних и свидетелей,

      мне в дамах темные пороки

      милее светлых добродетелей.

      Душевной не ведая драмы,

      лишь те могут жить и любить,

      кто прежние раны и шрамы

      умел не чесать, а забыть.

      Меж волнами любовного прилива

      в наплыве нежных чувств изнемогая,

      вдруг делается женщина болтлива,

      как будто проглотила попугая.

      С лицом кота, не чуждого сметане,

      на дам я устремляю легкий взор

      и вычурно текучих очертаний

      вкушаю искусительный узор.

      Наука описала мир как данность,

      на всем теперь названия прибиты,

      и прячется за словом «полигамность»

      тот