В людской активности кипящей

      мне часто видится печально

      упрямство курицы, сидящей

      на яйцах, тухлых изначально.

      Что я преступно много сплю,

      с годами стало очевидно,

      и мне за то, что спать люблю,

      порой во сне бывает стыдно.

      Блажен, кого тешит затея

      и манит огнями дорога;

      талант – сочиняет, потея,

      а гений – ворует у Бога.

      Мой разум, тусклый и дремучий,

      с утра трепещет, как струна:

      вокруг витают мыслей тучи,

      но не садится ни одна.

      За все благодарю тебя, судьба,

      особенно – за счастье глаз и слуха,

      которое мне дарит голытьба

      ремесленного творческого духа.

      Вся жизнь моя прошла в плену

      у переменчивого нрава:

      коня я влево поверну,

      а сам легко скачу направо.

      Внезапное точное слово

      случайно прочтешь у поэта —

      и мир озаряется снова

      потоками теплого света.

      Я раздражал собой не всякого,

      но многих – я не соответствовал

      им тем, что жил не одинаково

      с людьми, с которыми соседствовал.

      Вокруг меня все так умны,

      так образованны научно,

      и так сидят на них штаны,

      что мне то тягостно, то скучно.

      Я жил почти достойно, видит Бог:

      я в меру был пуглив и в меру смел;

      а то, что я сказал не все, что мог,

      то, видит Блок, я больше не сумел.

      На крыльях летал, колесил на колесах,

      изведал и книжный, и каторжный труд,

      но старой мечте – опереться на посох —

      по-прежнему верен и знаю маршрут.

      За много лет познав себя до точки,

      сегодня я уверен лишь в одном:

      когда я капля дегтя в некой бочке —

      не с медом эта бочка, а с гавном.

      Я думаю, нежась в постели,

      что глупо спешить за верстак:

      заботиться надо о теле,

      а души бессмертны и так.

      Люблю людей и по наивности

      открыто с ними говорю

      и жду распахнутой взаимности,

      а после горестно курю.

      Благое и правое дело

      я делал в часы, когда пил,

      смеялся над тем, что болело,

      и даже над тем, что любил.

      Я смущен не шумихой и давкой,

      а лишь тем, что повсюду окрест

      пахнет рынком, базаром и лавкой

      атмосфера общественных мест.

      В сей жизни краткой не однажды

      бывал я счастлив оттого,

      что мне важнее чувство жажды,

      чем утоление его.

      Души моей ваянию и зодчеству

      полезны и тоска, и неуют:

      большой специалист по одиночеству,

      я знаю, с чем едят его и пьют.

      Гуляка, прощелыга и балбес,

      к возвышенному был я слеп и глух,

      друзья