Оставляя свои раздумья

      в тонкой графике зимних рощ,

      неприкаянный,

      неразумный,

      я бреду по России в ночь.

      Я бреду по московским граням

      истончённого бытия,

      не истерзан и не изранен,

      но убит сединой вранья.

      Видно так для России лучше —

      ни к чему в облаках кружить,

      а продать человечьи души

      за кружочки словесной лжи.

      Что ж ты, Родина, раскололась

      под валютный заветный звон?

      Я валяюсь простым осколком

      православных святых икон.

      Я валяюсь зеркальной гранью

      под когтями у воронья,

      не истерзан и не поранен,

      а убит чистотой вранья.

      Тень моя в тьме замороженных улиц.

      Русь моя, падает снег на ладонь.

      Как же с тобою в зиме разминулись,

      город мой древний, стреноженный конь?

      Думал я вскачь над обрывом промчаться,

      словно Высоцкий, собрат по перу.

      Только мне выпало тенью скитаться

      с воем собачьим на снежном ветру,

      только мне заживо камень надгробный

      был уготован, судьбе вопреки!

      Звук прокатился по улице дробный,

      лошади скачут наперегонки.

      Всё же Москва пронеслась над обрывом —

      я в этом хаосе не разберусь.

      Чудится песня с цыганским надрывом,

      значит, жива ещё матушка Русь!