Время разбрасывать камни,

      время их собирать.

      Кто-то способен веками,

      словно костёр, догорать.

      Кто-то весёлою спичкой

      вспыхнул. И сразу погас.

      Жизнь – это тоже привычка

      и неудавшийся фарс.

      Но без царя и без Бога

      в сердце – не встретишь Любовь.

      Толку не очень-то много

      от полновесности слов.

      Если живёшь настоящим —

      будущему не лги.

      Всё полновесно, скользяще,

      словно мерцанье пурги.

      Листья рыжие кружат, кружат

      посреди продувных аллей.

      Этим листьям уже не нужен

      вздох покинутых тополей,

      или взгляд одиноких клёнов,

      или слёзы тревожных ив.

      Это танец в октябрь влюблённых.

      Это вальса простой мотив.

      Жив ли будешь, или кружиться

      станешь ты в продувной стране,

      или буквами на страницу

      угадаешь в тетрадку мне?

      Этот танец тобою выбран,

      ключ скрипичный кленовых нот.

      Я листок из тетрадки выдрал

      и побрёл как по речке, вброд.

      Грязным снегом запорошена

      продаваемая Русь.

      В долларовых лужах брошена,

      утонула наша грусть.

      Грусть о той, о несгибаемой

      кости в горле у врага.

      Сослагаемой, склоняемой

      стала Русь – и вся пурга!

      Лишь чумное словотворчество

      по дорогам, точно встарь,

      и в Писании пророчество:

      храм построен!

      На алтарь

      много небыли положено,

      но столичная пурга

      так бела и так ухожена —

      вот и вся вам недолга.

      Вот и всё вам словотворчество

      и мычанье на луну.

      Что ж, гуляй, моё пророчество,

      пока жив, на всю страну!

      Я ребёнок военной России,

      утонувшей в нескладных боях.

      Снегом белым меня заносило,

      как в окопе, в обыденных днях.

      Снегом белым меня заносило,

      и тревожила смерть у виска,

      и чумная судейская сила

      против шерсти трепала слегка.

      Наблюдал я как нелюди-люди

      нашу родину распродают,

      как голодным подносят на блюде

      просвинцованный снежный уют.

      Мне хотелось завыть и вцепиться

      в сало толстых улыбчивых рож,

      и поганою кровью напиться

      продавцов, или взять их на нож.

      Что же, нечисть опять ополчилась?

      Но, как встарь, на житейском пути,

      Русь моя, если ты помолилась,

      проходимцев крестом освяти.