Так он с монахами поет.

      Но вот меж ними, гость нежданный,

      Нахмуря брови, предстает

      Наставник старый Иоанна.

      Суровы строгие черты,

      Главу подъемля величаво:

      «Певец, – он молвит, – так ли ты

      Блюдешь и чтишь мои уставы?

      Когда пред нами братний прах,

      Не петь, но плакать нам пристойно!

      Изыди, инок недостойный, —

      Не в наших жить тебе стенах!»

      И, гневной речью пораженный,

      Виновный пал к его ногам:

      «Прости, отец! Не знаю сам,

      Как преступил твои законы!

      Во мне звучал немолчный глас,

      В неодолимой сердца муке

      Невольно вырвалися звуки,

      Невольно песня полилась!»

      И ноги старца он объемлет:

      «Прости вину мою, отец!»

      Но тот раскаянью не внемлет,

      Он говорит: «Беги, певец!

      Досель житейская гордыня

      Еще жива в твоей груди —

      От наших келий отойди,

      Не оскверняй собой пустыни!»

      Прошла по лавре роковая весть,

      Отшельников смутилося собранье:

      «Наш Иоанн, Христовой церкви честь,

      Наставника навлек негодованье!

      Ужель ему придется перенесть,

      Ему, певцу, позорное изгнанье?»

      И жалостью исполнились сердца,

      И все собором молят за певца.

      Но, словно столб, наставник непреклонен,

      И так в ответ просящим молвит он:

      «Устав, что мной однажды узаконен,

      Не будет даром ныне отменен.

      Кто к гордости и к ослушанью склонен,

      Того как терн мы вырываем вон.

      Но если в нем неложны сожаленья,

      Эпитимьей он выкупит прощенье:

      Пусть он обходит лавры черный двор,

      С лопатою обходит и с метлою;

      Свой дух смирив, пусть всюду грязь и сор

      Он непокорной выметет рукою.

      Дотоль над ним мой крепок приговор,

      И нет ему прощенья предо мною!»

      Замолк. И, вняв безжалостный отказ,

      Вся братия в печали разошлась.

      Презренье, други, на певца,

      Что дар священный унижает,

      Что пред кумирами склоняет

      Красу лаврового венца!

      Что гласу истины и чести

      Внушенье выгод предпочел,

      Что угождению и лести

      Бесстыдно продал свой глагол!

      Из века в век звучать готово,

      Ему на казнь и на позор,

      Его бессовестное слово,

      Как