«Отшельники Кедронского потока,

      Игумен вас сзывает на совет!

      Сбирайтесь все: пришедший издалека

      Вам новый брат приносит свой привет!

      Велики в нем и вера и призванье,

      Но должен он пройти чрез испытанье.

      Из вас его вручаю одному:

      Он тот певец, меж всеми знаменитый,

      Что разогнал иконоборства тьму,

      Чьим словом ложь попрана и разбита,

      То Иоанн, святых икон защита —

      Кто хочет быть наставником ему?»

      И лишь назвал игумен это имя,

      Заволновался весь монахов ряд,

      И на певца дивятся и глядят,

      И пробегает шепот между ними.

      Главами все поникнувши седыми,

      С смирением игумну говорят:

      «Благословен сей славный Божий воин,

      Благословен меж нас его приход,

      Но кто же здесь учить того достоин,

      Кто правды свет вокруг себя лиёт?

      Чье слово нам как колокол звучало,

      Того ль приять дерзнем мы под начало?»

      Тут из толпы один выходит брат;

      То черноризец был на вид суровый,

      И строг его пытующий был взгляд,

      И строгое певцу он молвил слово:

      «Держать посты уставы нам велят,

      Служенья ж мы не ведаем иного! —

      Коль под моим началом хочешь быть,

      Тебе согласен дать я наставленье,

      Но должен ты отныне отложить

      Ненужных дум бесплодное броженье;

      Дух праздности и прелесть песнопенья

      Постом, певец, ты должен победить!

      Коль ты пришел отшельником в пустыню,

      Умей мечты житейские попрать,

      И на уста, смирив свою гордыню,

      Ты наложи молчания печать!

      Исполни дух молитвой и печалью —

      Вот мой устав тебе в новоначалье».

      Замолк монах. Нежданный приговор

      Как гром упал средь мирного синклита.

      Смутились все. Певца померкнул взор,

      Покрыла бледность впалые ланиты.

      И неподвижен долго он стоял,

      Безмолвно опустив на землю очи,

      Как будто бы ответа он искал,

      Но отвечать недоставало мочи.

      И начал он: «Моих всю бодрость сил,

      И мысли все, и все мои стремленья —

      Одной я только цели посвятил:

      Хвалить творца и славить в песнопенье.

      Но ты велишь скорбеть мне и молчать —

      Твоей, отец, я повинуюсь воле:

      Весельем сердце не взыграет боле,

      Уста сомкнет молчания печать.

      Так вот где ты таилось, отреченье,

      Что я не раз в молитвах обещал!

      Моей отрадой было песнопенье,

      И в жертву ты, Господь, его избрал!

      Настаньте ж, дни молчания и муки!

      Прости,