Мне снилось: мы умерли оба,

      Лежим с успокоенным взглядом.

      Два белые, белые гроба

      Поставлены рядом.

      Когда мы сказали: «Довольно»?

      Давно ли, и что это значит?

      Но странно, что сердцу не больно,

      Что сердце не плачет.

      Бессильные чувства так странны,

      Застывшие мысли так ясны,

      И губы твои не желанны,

      Хоть вечно прекрасны.

      Свершилось: мы умерли оба,

      Лежим с успокоенным взглядом.

      Два белые, белые гроба

      Поставлены рядом.

      В полутемном строгом зале

      Пели скрипки, Вы плясали.

      Группы бабочек и лилий

      На шелку зеленоватом,

      Как живые, говорили

      С электрическим закатом.

      И ложилась тень акаций

      На полотна декораций.

      Вы казались бонбоньеркой

      Над изящной этажеркой,

      И, как беленькие кошки,

      Как играющие дети,

      Ваши маленькие ножки

      Трепетали на паркете,

      И жуками золотыми

      Нам сияло Ваше имя.

      И когда Вы говорили,

      Мы далекое любили,

      Вы бросали в нас цветами

      Незнакомого искусства,

      Непонятными словами

      Опьяняя наши чувства,

      И мы верили, что солнце –

      Только вымысел японца.

      Улыбнулась и вздохнула,

      Догадавшись о покое,

      И последний раз взглянула

      На ковры и на обои.

      Красный шарик уронила

      На вино в узорный кубок

      И капризно помочила

      В нем кораллы нежных губок.

      И живая тень румянца

      Заменилась тенью белой,

      И, как в странной позе танца,

      Искривясь, поникло тело.

      И чужие миру звуки

      Издалека набегают,

      И незримый бисер руки,

      Задрожав, перебирают.

      На ковре она трепещет,

      Словно белая голубка,

      А отравленная блещет

      Золотая влага кубка.

      В темных покрывалах летней ночи

      Заблудилась юная принцесса.

      Плачущей нашел ее рабочий,

      Что работал в самой чаще леса.

      Он отвел ее в свою избушку,

      Угостил лепешкой с горьким салом,

      Подложил под голову подушку

      И закутал ноги одеялом.

      Сам заснул в углу далеком сладко,

      Стало тихо тишиной виденья.

      Пламенем мелькающим лампадка

      Освещала только часть строенья.

      Неужели это только тряпки,

      Жалкие, ненужные отбросы,

      Кроличьи засушенные лапки,

      Брошенные на пол папиросы?

      Почему же ей ее томленье

      Кажется мучительно знакомо

      И ей шепчут грязные поленья,

      Что она теперь лишь вправду дома?

      …Ранним