Шмелёвские ли там портомойни,

      Сизые ль невские пролуби —

      Окунёмся, изготовившись достойно!

      А вынырнем – всюду голуби.

      Голуби райские,

      Петрограйские.

      Захлёбывающийся – поневоле кается:

      Асфиксия – правда крайняя – не продаст.

      И над тобой, и надо мною раскатится

      Отцов глас:

      «Приидите, умытые,

      Убелённые как волна!

      Несите, так уж и быть, вырытое

      Скрюченными ногтями со дна.

      Этот град числ и линий

      Был ломим, но предо Мной не гнут.

      Сизое Я претворяю – в синее.

      В любовь претворяю кнут.

      Вас крещу не водой – Мною.

      Выныривайте, в простыни – и молчок:

      „Художник Тюрьмы, разрывая с телесной тюрьмою,

      Парит над веками, и счастлив еще, дурачок“».

      крестный ход

      свернул не туда

      и вот бесконечно спускается

      дантовыми кругами

      хоругви плывут

      ряды редеют: каждый круг

      вбирает своих

      но кто-то ведь останется

      дойдёт до дна

      втянется в сток

      и протиснется наружу

      дойдёт ведь?

      потому что сквозь бесконечную огненную медь

      мы слышали: там внизу

      взялись князи врат

      вереи вечныя —

      и пробка вылетела

      Подняться с корточек, отряхнуть колени.

      Постоять. Ещё раз

      Нагнуться, поправить стоящие и без того ровно

      Несколько ромашек в литровой банке,

      Свечечку в воронке обрезанной пластиковой бутылки.

      Да, – не забыть

      Покрошить птицам печенье! вот, вроде бы

      И всё. Да, всё.

      Нежный металлический скрип калитки.

      Выйти, накинуть проволочную петлю на столбик

      (Серебрянка кое-где облупилась).

      Какое низкое,

      Тусклое солнце, – скоро оно сядет

      В иссыхающую землю, в это грузное лето, —

      В багровом, в упор, вечереющем свеченьи

      Неразличим тёмный абрис на желтоватом овале:

      Давно надо было бы обновить фото. Впрочем,

      Чего уж теперь.

      Автобус

      Сигналит второй раз.

      Двери, зашипев, сомкнулись, и нас мягко

      На грунтовке качнуло,

      И за миг перед тем, как водитель

      Уверенно направил автобус в тоннель (на том конце тоннеля —

      Обещанный несказанный свет, и долгожданный отдых,

      И вечная радость, и обретенье смысла,

      И Ты, Господи, конечно, мы знаем,

      Ты – всяческая во всех, отирающий

      Все эти наши слёзы!),

      Мы, не сговариваясь, повернулись, прильнули к окнам,

      Чтобы ещё раз увидеть

      Исчезающее за поворотом наше

      Маленькое кладбище остановившихся