Я в хоровод теней, топтавших нежный луг,

      С певучим именем вмешался…

      Но всё растаяло – и только слабый звук

      В туманной памяти остался.

      Сначала думал я, что имя – серафим,

      И тела легкого дичился,

      Немного дней прошло, и я смешался с ним

      И в милой тени растворился.

      И снова яблоня теряет дикий плод,

      И тайный образ мне мелькает,

      И богохульствует, и сам себя клянет,

      И угли ревности глотает.

      А счастье катится, как обруч золотой,

      Чужую волю исполняя,

      И ты гоняешься за легкою весной,

      Ладонью воздух рассекая.

      И так устроено, что не выходим мы

      Из заколдованного круга;

      Земли девической упругие холмы

      Лежат спеленатые туго.

      Люблю под сводами седыя тишины

      Молебнов, панихид блужданье

      И трогательный чин – ему же все должны –

      У Исаака отпеванье.

      Люблю священника неторопливый шаг,

      Широкий вынос плащаницы

      И в ветхом неводе генисаретский мрак

      Великопостныя седмицы.

      Ветхозаветный дым на теплых алтарях

      И иерея возглас сирый,

      Смиренник царственный – снег чистый на плечах

      И одичалые порфиры.

      Соборы вечные Софии и Петра,

      Амбары воздуха и света,

      Зернохранилища вселенского добра

      И риги Нового Завета.

      Не к вам влечется дух в годины тяжких бед,

      Сюда влачится по ступеням

      Широкопасмурным несчастья волчий след,

      Ему ж вовеки не изменим.

      Зане свободен раб, преодолевший страх,

      И сохранилось свыше меры

      В прохладных житницах, в глубоких закромах

      Зерно глубокой, полной веры.

      Нельзя дышать, и твердь кишит червями,

      И ни одна звезда не говорит,

      Но, видит Бог, есть музыка над нами, –

      Дрожит вокзал от пенья Аонид,

      И снова, паровозными свистками

      Разорванный, скрипичный воздух слит.

      Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.

      Железный мир опять заворожен.

      На звучный пир в элизиум туманный

      Торжественно уносится вагон.

      Павлиний крик и рокот фортепьянный.

      Я опоздал. Мне страшно. Это сон.

      И я вхожу в стеклянный лес вокзала,

      Скрипичный строй в смятеньи и слезах.

      Ночного хора дикое начало

      И запах роз в гниющих парниках,

      Где под стеклянным небом ночевала

      Родная тень в кочующих толпах…

      И мнится мне: весь в музыке и пене

      Железный мир так нищенски дрожит.

      В стеклянные я упираюсь сени.

      Куда же ты? На тризне милой тени

      В последний