Ужель я здесь, чтоб эхо обнимать?

      Углы теснятся однобоко,

      и осьминог, заброшенный эпохой,

      в уютной ямке

      не вызывает страха и ожога,

      и водоросли – признак водного потока

      напитывают воздух;

      свидетель времени земного,

      твой сыростью покрытый плащ —

      мистификации невольная тревога —

      привносит образы и форму слога,

      и стиль меняется,

      не зная диалога,

      в пещерной тишине

      вновь переходит в зону временного:

      горчит омоформизмом,

      далёк от выводов и от итога.

      Вновь тема Бродского. Пещера. Эхо.

      Стих без эпилога.

      В Венеции утром туман —

      здешней погоды гримасы;

      ты в местном кафе «Флориан»,

      дождинки висят над террасой.

      В отсыревшем отеле

      твой плащ,

      поглотивший бессменную сырость,

      а в потёртом портфеле

      в стихах

      новые ориентиры:

      строчек и строф дирижабли —

      каждый в своём отделе,

      бессмертные буквы-сабли

      играют

      в нагруженном теле.

      Собран в путь чемодан,

      дождь заливает террасу,

      сердце тревожит орган,

      мир эстетично прекрасен.

      Сидя в кафе под навесом,

      признанный всеми профессор,

      думаешь о своём,

      неведомом и дорогом,

      и взор твой

      сканирует даль,

      внимательно и с интересом.

      Ты понимаешь вечность,

      ты обнимаешь вечность,

      и вечность – твоя вертикаль.

      Баха мотив. И орган

      вселяет в сознанье картины:

      округлость Земли, океан,

      водичка – горизонталь,

      дороги ведут серпантином;

      горизонталь – бытие,

      множественность в едином —

      архитектурный объект,

      мостов витражи-витрины.

      Колебаний меняется цвет —

      Венеция как Ленинград.

      На вопрос – безусловный ответ:

      вокруг строений – вода;

      в строфе твоей рваной – твердь,

      звучная сердца руда —

      величествен Бога перст:

      ты не ушёл в никуда,

      словно в соседний