Тогда, глубокого исполнен страха,

      Я к волшебству прибегнул поскорей:

      Я бросил облик рослого монаха,

      Надменное лицо с дугой бровей,

      И принял вид прелестный, безмятежный

      Красавицы невинной, стройной, нежной.

      Играла по плечам кудрей волна,

      И грудь высокая была видна

      Сквозь легкое прикрытье полотна.

      Я перенял все женские повадки,

      Все обаянье юной красоты,

      Испуга и наивности черты,

      Которые всегда милы и сладки.

      Сияньем глаз и прелестью лица

      Я мог очаровать и мудреца,

      Смутил бы сердце, будь оно из стали;

      Так дивно прелести мои блистали.

      Мой паладин был очарован мной.

      Я был у края гибели: герой

      Занес палаш{147} неумолимый свой

      И руку опустил наполовину.

      Минута – и мне не было б помину.

      Но Дюнуа, взглянув, застыл на миг.

      Кто видел в древности Медузы лик,

      Тот превращался в равнодушный камень.

      А рыцаря я так сумел привлечь,

      Что он почувствовал, напротив, пламень,

      Вздохнул и выпустил ужасный меч.

      И, на него взглянув, я понял ясно,

      Что он влюбился преданно и страстно.

      Я победил, казалось. Кто б постиг

      То, что случилось в следующий миг?

      Погонщик, плотные красы Иоанны

      Сжимавший крепко, тяжело дыша,

      Узрев, как я мила и хороша,

      В меня влюбился, олух окаянный.

      Увы, не знал я, что способен он

      Быть утонченной прелестью пленен!

      О, род людской, о, род непостоянный!

      И вот, ко мне воспламенившись вдруг,

      Дурак Иоанну выпустил из рук.

      Как только та свободу ощутила,

      Блестящий меч, забытый Дюнуа,

      Увидев на земле, она схватила

      И с грозною отвагой занесла;

      И в миг, когда погонщик мой – о, горе! –

      Спешил ко мне с желаньями во взоре,

      Иоанна за косы меня взяла.

      Ужасный взмах меча – я погибаю

      И больше ничего с тех пор не знаю

      Про Дюнуа, погонщика, осла,

      Гермафродита, Девственницу злую.

      Пусть все они погибнут на колу!

      Пусть небо им пошлет судьбу худую,

      Отправит всех в кипящую смолу!»

      Так изливал монах свою досаду,

      Вздыхая горько на потеху аду.