Британец гордый, с ним сидевший рядом,

      Тримуйля смерил горделивым взглядом

      И вымолвил: «Поймете вы иль нет,

      Что безразличны мне и ваш обет,

      И то, что ваша милая подруга

      Из знатного или простого круга?

      Пусть каждый удовольствуется тем,

      Что он имеет, не хвалясь ничем.

      Но так как вы, столь дерзко и столь ложно,

      Предположили, что хоть раз возможно

      Перед британцем первенство занять,

      Я должен вам сейчас же доказать,

      Что нас, британцев, и в подобном деле

      Затмить еще французы не успели

      И что моя любовница лицом,

      Плечами, грудью, крупом, животом

      И даже, я сказал бы, чувством чести,

      Конечно, вашей не чета невесте.

      А мой король (хоть толку мало в нем)

      Прикончит вашего одним щелчком

      С его мясистой героиней вместе».

      «Ну, что же! – Ла Тримуйль ответил, встав. –

      Идем, узнаем, кто из нас не прав.

      Мне кажется, я защитить сумею

      Французов, короля и Доротею.

      Но я намерен, как заведено,

      Вам предоставить выбрать род дуэли,

      Верхом иль на ногах – мне все равно,

      Исполню все, чего б вы ни хотели».

      «Нет, на ногах! – ответил грубый бритт. –

      Не думаю коню предоставлять я

      Плоды и труд подобного занятья,

      И к черту все – нагрудник, панцирь, щит!

      Не признаю их даже на войне я.

      Сегодня жарко, и удобней нам

      Сражаться голыми за наших дам:

      Наш поединок будет им виднее».

      «Извольте, сударь! Как угодно вам!» –

      Француз любезно молвил. Доротея,

      От страха за любовника бледнея,

      Была в душе, однако, польщена,

      Что возбудила этот спор – она.

      Но страшно ей, как бы суровый бритт

      Не проколол Тримуйля милой кожи,

      Которую тайком и не без дрожи

      Она слезами нежными кропит.

      А д’Арондель был занят англичанкой.

      Всегда спокойна, с гордою осанкой,

      Вовек не проливала слез она;

      Ей нравились тревога и война,

      И петушиный бой в ее отчизне

      Служил ей главным развлеченьем в жизни.

      Она звалась Юдифь де Розамор,

      Цвет Кембриджа, честь Бристольских контор{175}.

      Вот наши доблестные паладины

      Готовы к бою посреди равнины:

      Обрадованы оба, что пришел

      Час битвы