Носил разбойник имя Мартингера,

      На преступленье был всегда готов,

      Но в нем горела истинная вера,

      И, в покаяньи не жалея сил,

      Быть начисто прощенным он любил.

      Он на лугу заметил двух красоток,

      Перебиравших крупный жемчуг четок,

      Их лошадей, их вьюченных ослов;

      Увидел их – и с ними был таков.

      Он англичанку вместе с Доротеей

      Захватывает, их добро берет

      И исчезает, молнии быстрее.

      А поединок между тем идет.

      Бойцы сражаются, тверды, упрямы,

      За честь французской и британской дамы.

      Наш добрый Ла Тримуйль заметил вдруг

      Любовницы своей исчезновенье.

      Он быстро озирается вокруг:

      Его оруженосец через луг

      Куда-то убегает в отдаленье.

      Британец тоже замер и стоит.

      Окаменев, они не знали сами,

      Что предпринять, и хлопают глазами

      Друг против друга. «О! – воскликнул бритт. –

      Нас обокрали, Бог меня простит!

      Сражаясь, мы покрылись только срамом;

      Бежим скорей на помощь нашим дамам,

      Сперва освободим их, а потом

      Единоборство наново начнем».

      Наш Ла Тримуйль сошелся с ним во мненьи,

      И, как друзья, идут они в смущеньи

      На поиски. Но, сделав два шага,

      Один кричит: «Ах, шея! Ах, нога!»

      Другой за лоб хватается рукою;

      И, не имея более в груди

      Огня, необходимого герою,

      Когда готовится он храбро к бою,

      Оставив пыл и ярость позади,

      Едва дыша, не в силах двигать ноги,

      Они упали посреди дороги,

      И кровь их заалела на песке.

      Оруженосцы были вдалеке,

      Идя по следу дерзостного вора.

      Герои же, без денег, без призора

      И без одежд, покинуты, одни,

      Считали, что уж кончены их дни.

      Куда-то проходившая старуха,

      Увидев их, лежащих на пути,

      И христианского исполнясь духа,

      В свой дом их приказала отнести,

      Дала лекарства, привела в сознанье

      И в прежнее вернула состоянье.

      Старуху эту все в округе той

      Считали мудрой, чуть ли не святой;

      В окрестностях Анконы мы б едва ли

      Кого-нибудь почтенней увидали,

      В ком явственней была бы благодать.

      Не стоило труда ей предсказать

      И засуху, и дождевую влагу,

      Она больных умела врачевать

      И обращала грешников ко благу.

      Герои наши, ей поведав все,

      Совета спрашивают у нее.

      Задумалась старуха, помолчала,

      Открыла рот и наконец сказала:

      «Бог милостив! Любите дам своих,

      Но дайте мне навеки обещанье

      Не убивать себя во имя их.

      Узнать суровейшие испытанья

      Подругам вашим ныне