В безысходности нив

      онемелый овес

      дремлет, колос склонив,

      средь несбыточных грез…

      Тишину возмутив,

      весть безумно пронес

      золотой перелив,

      что идет к нам Христос.

      Закивал, возопив,

      исступленный овес.

      Тихий звон. Сельский храм

      полон ропота, слез.

      Не внимая мольбам

      голос, полный угроз,

      все твердит: «Горе вам!»

      Кто-то свечи принес

      и сказал беднякам:

      «Вот Спаситель-Христос

      приближается к нам»…

      Среди вздохов и слез

      потянулись к дверям.

      Солнца контур старинный,

      золотой, огневой,

      апельсинный и винный

      над червонной рекой.

      От воздушного пьянства

      онемела земля.

      Золотые пространства,

      золотые поля.

      Озаренный лучом, я

      спускаюсь в овраг.

      Чернопыльные комья

      замедляют мой шаг.

      От всего золотого

      к ручейку убегу —

      холод ветра ночного

      на зеленом лугу.

      Солнца контур старинный,

      золотой, огневой,

      апельсинный и винный

      убежал на покой.

      Убежал в неизвестность.

      Над полями легла,

      заливая окрестность,

      бледно-синяя мгла.

      Жизнь в безвременье мчится

      пересохшим ключом:

      все земное нам снится

      утомительным сном.

      Я нарезал алмазным мечом

      себе полосы солнечных бликов.

      Я броню из них сделал потом

      и восстал среди криков.

      Да избавит Царица меня

      от руки палачей!

      Золотая кольчуга моя

      из горячих, воздушных лучей.

      Белых тучек нарвал средь лазури,

      приковал к мирозлатному шлему.

      Пели ясные бури

      из пространств дорогую поэму.

      Вызывал я на бой

      ослепленных заразой неверья.

      Холодеющий вихрь, золотой,

      затрепал мои белые перья.

      Вечной

      тучкой несется,

      улыбкой

      беспечной,

      улыбкой зыбкой

      смеется.

      Грядой