Басима упала на колени и низко склонила голову, боясь оторвать взгляд от пола. Я продолжала стоять, не собираясь ни перед кем преклонять колени, ни перед Кабиром, ни перед его женой, хоть старшей, хоть первой, хоть десятой. Наоборот, я вздернула подбородок и посмотрела прямо на нее.

      На безупречном лице промелькнуло недовольство, красивые губы сложились в понимающую презрительную усмешку.

      Бородатый толстяк подошел ко мне и положил на плечо огромную лапищу, надавил с силой, заставляя опуститься на пол. Я не пошевелилась:

      – Как ты смеешь дерзить первой жене господина, неверная? – От возмущения у него задрожали борода и необъятное брюхо. Он замахнулся и ударил меня по губам раскрытой ладонью, сильно.

      Нижняя губа лопнула, и из ранки полилась кровь. От неожиданности я не успела закрыться, вырваться или убежать. Двое слуг Малики подбежали ко мне и заломили руки за спину, заставили опуститься на колени, низко склониться к самому полу. Я ничего не видела, кроме голубой керамической плитки, украшенной голубым цветком лотоса. Волосы выбились из-под платка и волной упали на пол. От боли на глазах выступили слезы.

      Малика подошла ближе, встав на золотистые пряди. Это единственное, что я видела, – бархатные, вышитые золотом и украшенные жемчугом изящные туфельки.

      – Неверная из страны варваров не знает своего места, госпожа, – прогудел над головой бородатый.

      – Никто не знает ее места, Рахим. – Голос Малики напоминал одновременно сладостную мелодию и шипение змеи, приятный и в то же время надменный, отталкивающий. – Господин отвел ей покои Зары, матери его горячо любимых погибших сыновей.

      Кожу словно погладил порыв ледяного ветра. Я жадно ловила каждое слово.

      Малика не могла быть матерью Архама и Арифа, отец говорил, что они старше меня на год, поэтому Кабир и взял их с собой в Россию, посчитав юношей достаточно взрослыми, для того чтобы перенимать опыт отца. Она слишком молода. Но почему тогда бородатый толстяк назвал ее первой женой? И почему пустуют