Что ты жадно глядишь на дорогу

      В стороне от весёлых подруг?

      Знать, забило сердечко тревогу —

      Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг.

      И зачем ты бежишь торопливо

      За промчавшейся тройкой вослед?..

      На тебя, подбоченясь красиво,

      Загляделся проезжий корнет.

      На тебя заглядеться не диво,

      Полюбить тебя всякий не прочь:

      Вьётся алая лента игриво

      В волосах твоих, чёрных как ночь;

      Сквозь румянец щеки твоей смуглой

      Пробивается лёгкий пушок,

      Из-под брови твоей полукруглой

      Смотрит бойко лукавый глазок.

      Взгляд один чернобровой дикарки,

      Полный чар, зажигающих кровь,

      Старика разорит на подарки,

      В сердце юноши кинет любовь.

      Поживёшь и попразднуешь вволю,

      Будет жизнь и полна, и легка…

      Да не то тебе пало на долю:

      За неряху пойдёшь мужика.

      Завязавши под мышки передник,

      Перетянешь уродливо грудь,

      Будет бить тебя муж-привередник

      И свекровь в три погибели гнуть.

      От работы и чёрной, и трудной

      Отцветёшь, не успевши расцвесть,

      Погрузишься ты в сон непробудный,

      Будешь нянчить, работать и есть.

      И в лице твоём, полном движенья,

      Полном жизни, появится вдруг

      Выраженье тупого терпенья

      И бессмысленный, вечный испуг.

      И схоронят в сырую могилу,

      Как пройдёшь ты тяжёлый свой путь,

      Бесполезно угасшую силу

      И ничем не согретую грудь.

      Не гляди же с тоской на дорогу

      И за тройкой вослед не спеши,

      И тоскливую в сердце тревогу

      Поскорей навсегда заглуши!

      Не нагнать тебе бешеной тройки:

      Кони крепки, и сыты, и бойки, —

      И ямщик под хмельком, и к другой

      Мчится вихрем корнет молодой.

      Вот парадный подъезд. По торжественным дням,

      Одержимый холопским недугом,

      Целый город с каким-то испугом

      Подъезжает к заветным дверям;

      Записав своё имя и званье,

      Разъезжаются гости домой,

      Так глубоко довольны собой,

      Что подумаешь – в том их призванье!

      А в обычные дни этот пышный подъезд

      Осаждают убогие лица:

      Прожектёры, искатели мест,

      И преклонный старик, и вдовица.

      От него и к нему то и знай по утрам

      Всё курьеры с бумагами скачут.

      Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,

      А иные просители плачут.

      Раз я видел, сюда мужики подошли,

      Деревенские русские люди,

      Помолились на церковь и стали вдали,

      Свесив русые головы к груди;

      Показался швейцар. «Допусти», – говорят

      С