Вот к дому, катя по аллеям,

      с нахмуренным Яшкой —

      с лакеем,

      подъехал старик, отставной генерал с деревяшкой.

      Семейство,

      чтя русский

      обычай, вело генерала для винного действа

      к закуске.

      Претолстый помещик, куривший сигару,

      напяливший в полдень поддевку,

      средь жару

      пил с гостем вишневку.

      Опять вдохновенный,

      рассказывал, в скатерть рассеянно тыча окурок,

      военный

      про турок:

      «Приехали в Яссы…

      Приблизились к Турции…»

      Вились вкруг террасы

      цветы золотые настурции.

      Взирая

      на девку блондинку,

      на хлеб полагая

      сардинку,

      кричал

      генерал:

      «И под хохот громовый

      проснувшейся пушки

      ложились костьми батальоны…»

      В кленовой

      аллее носились унылые стоны

      кукушки.

      Про душную страду

      в полях где-то пели

      так звонко.

      Мальчишки из саду

      сквозь ели,

      крича, выгоняли теленка.

      «Не тот, так другой

      погибал,

      умножались

      могилы», —

      кричал,

      от вина огневой.

      Наливались

      на лбу его синие жилы.

      «Нам страх был неведом…

      Еще на Кавказе сжигали аул за аулом…»

      С коричневым пледом

      и стулом

      в аллее стоял,

      дожидаясь,

      надутый лакей его, Яшка.

      Спускаясь

      с террасы, военный по ветхим ступеням стучал

      деревяшкой.

      Мелькают прохожие, санки…

      Идет обыватель из лавки

      весь бритый, старинной осанки…

      Должно быть, военный в отставке.

      Калошей стучит по панели,

      мальчишкам мигает со смехом

      в своей необъятной шинели,

      отделанной выцветшим мехом.

      Он всюду, где жизнь, – и намедни

      Я встретил его у обедни.

      По церкви ходил он с тарелкой…

      Деньгою позвякивал мелкой…

      Все знают про замысел вражий,

      он мастер рассказывать страсти…

      Дьячки с ним дружатся – и даже

      квартальные Пресненской части.

      В мясной ему все без прибавки —

      Не то что другим – отпускают…

      И с ним о войне рассуждают

      хозяева ситцевой лавки…

      Приходит, садится у окон

      с улыбкой, приветливо ясный…

      В огромный фулярово-красный

      сморкается громко платок он.

      «Китаец